душ…
О-хо-хо… но пока что темнеет в глазах у меня, и не только из-за вечерних сумерек. Озноб бьет все сильнее – значит, жар усилился. Надо встать, запереть лавку и подняться наверх, в комнаты. Кровать стоит возле окна, и с подушки хорошо видно небо. Моему телу тридцать восемь лет, и у него легочная чума. Пора, Цахи-сынок. Пора.
8
Это ведь как посмотреть. С одной стороны, операция в Дир-Кинаре закончилась оглушительным провалом: два погибших спецназовца, включая офицера, абсолютно безрезультатный обыск и, главное, побег Джамиля Шхаде, который теперь, конечно, забьется в самую глубокую и труднодоступную нору. С другой, в Шеруте наконец-то осознали, какой матерый зверь водил нас за нос в течение многих месяцев, разыгрывая роль безобидного интеллектуала, легального журналиста, маменькиного сынка. Пробитый в скале туннель длиной в полторы сотни метров, по которому он ушел в соседнюю апельсиновую рощу, а оттуда в темную самарийскую ночь, красноречиво свидетельствовал о высочайшем ранге Джамиля Шхаде.
Такие дорогостоящие сооружения не строят для функционеров среднего звена. Назначение подземного хода далеко не ограничивалось маршрутом спасения, благодаря ему Шейх долгое время получал возможность незаметно встречаться с коллегами-нелегалами, планировать теракты, устраивать совещания с командирами боевых звеньев и вести подготовительные беседы с кандидатами в человекобомбы. Он ухитрялся делать это втайне не только от информаторов и наблюдателей Шерута, но и от собственной семьи – достаточно было всего лишь спуститься на цокольный этаж и запереть за собой дверь.
При этом Шхаде ни на минуту не поддавался обманчивому чувству безопасности: судя по результатам обыска, он пребывал в постоянной готовности к нашему визиту. Мы были в полушаге от того, чтобы уйти из Дир-Кинара с пустыми руками; в этом случае кэптэн Маэр получил бы от директора нагоняй за неверную оценку ситуации и погоню за миражами, я стал бы всеобщим посмешищем, а Джамиль спокойно вернулся бы к легальной жизни в кругу семьи и к своим прежним занятиям за дверью цокольного этажа, точно зная, что Шерут вряд ли скоро отважится на повторную попытку. Честно говоря, нам просто повезло, исключая, конечно, капитана Эреза Брагински и его бойца, старшего сержанта Цахи Лурье, светлая им память.
Принимая от меня письменный отчет, кэптэн Маэр испытывал явную неловкость. Думаю, он винил себя в гибели спецназовцев, и неспроста: если бы в операции участвовал он или другие старшие командиры, они ни за что не позволили бы Эрезу лезть в туннель наобум, без необходимых предосторожностей. Но босс не был бы боссом, если бы позволял подобным эмоциям влиять на расположение духа. Минуту-другую спустя, успешно переборов излишнюю чувствительность и вернув голосу прежнюю начальственную безапелляционность, он уже выдавал мне новые указания.
– Отныне, парень, ты занимаешься только этим гадом, – сказал кэптэн Маэр. – Считай его своим личным проектом. Я говорил с директором – ты получишь все ресурсы, какие потребуются. Все ресурсы и полную самостоятельность. В рамках разумного.
– В рамках разумного? – переспросил я. – Что это означает?
– Слушай, не умничай, да? – ворчливо проговорил начальник. – В рамках разумного значит в рамках разумного. Иди, свободен.
Он остановил меня, когда я уже шагнул за порог:
– И это… выпусти мадам, его мамашу. Эта птица нам не по зубам.
– Как это? – оторопел я. – Она только-только арестована, даже допросить не успели…
Кэптэн Маэр хлопнул ладонью по столу:
– Ну так допроси в темпе и выпусти! Что тут непонятного? У тебя на нее что-нибудь есть? У тебя на нее ничего нет! – он сердито попыхтел и добавил: – Звонили из канцелярии главы правительства. У мадам большие связи. И вообще: пожилая женщина, мать семейства, надо проявить уважение…
– Понятно, – кивнул я. – Все ресурсы и полная самостоятельность. В рамках разумного.
– Хочешь, чтоб я в тебя запустил чем-нибудь? Погоди, сейчас… – Босс стал вертеть головой, подыскивая на столе и на подоконнике подходящий снаряд. Я поспешил притворить за собой дверь. Трудно спорить с начальником, особенно когда он прав. Мне было абсолютно нечем зацепить мадам Шхаде. Как выяснилось, она, в отличие от невестки и дочери, располагала немалым опытом общения со следователями, куда более профессиональными и хитрыми, чем я. Впервые Шерут познакомился с нею в давние времена, когда меня еще водили в детсад. Муж мадам Шхаде, отец Джамиля и Лейлы, был резидентом ФАТХ в Греции и попортил нам немало крови, пока не вознесся в исламский рай после загадочного взрыва, неизвестно как приключившегося в его афинской квартире.
Впрочем, обстоятельства инцидента именовались «загадочными и неизвестными» лишь в официальной полицейской версии событий; прочие же заинтересованные лица не сомневались, что входной билет в небесный гарем выписали Шхаде-старшему приезжие туроператоры из Моссада. Так или иначе, ненависть во взгляде его вдовы имела под собой вполне реальные основания. А если предположить, что мадам верит в посулы о семидесяти девственницах, автоматически полагающихся истинному шахиду, то к реальным причинам следовало добавить еще и чисто женскую ревность. В самом деле, можно худо-бедно согласиться на дележ мужа с одной-двумя-тремя постельными конкурентками, но с семьюдесятью? С семьюдесятью?! Это уже, видимо, чересчур в эпоху торжествующего феминизма, даже в исламской его версии.
В общем, я не стал упираться и тратить время на старшую мадам. Оставались лишь ее невестка и дочь – тоже не бог весть что, учитывая отсутствие каких-либо улик и рычагов давления. Первой я вызвал на допрос Хазиму, жену Джамиля – миловидную молодую женщину в хиджабе, который полностью прикрывал волосы и шею, оставляя открытым лишь округлое нежное лицо. Это уже отличало ее от одетых по-европейски свекрови и золовки. Робким людям требуется время, чтобы привыкнуть к смене обстановки. Поэтому я дал ей с четверть часа посидеть в допросной комнате в одиночестве, а затем, войдя и усевшись напротив, выдержал еще одну долгую паузу, дожидаясь, пока женщина наконец поднимет глаза и начнет вопросительно посматривать на молчащего следователя.
– Давайте познакомимся, госпожа Хазима… – я постарался, чтобы голос звучал одновременно и мягко, и весело. – Меня зовут кэптэн Клайв. Клайв – это имя, а «кэптэн» – прозвище. На самом деле я генерал-главнокомандующий.
Она улыбнулась и снова опустила глаза, будто испугавшись непозволительного проявления чувств.
– Вам, видимо, совсем не понравилась ваша свадьба, – продолжил я и опять замолчал, твердо намереваясь дождаться ответного вопроса.
Ждать пришлось долго, но у следователя всегда больше терпения, чем у подследственного.
– Почему? – еле слышно прошелестела она.
Есть контакт! Уже хорошо…
– Почему? – переспросил я. – Ну как… Судите сами. В любом доме на стенах висят свадебные фотографии. Невеста с женихом, жених с невестой, новобрачные с родителями, с гостями. Есть и семейные альбомы. И только у вас
