таких сильных и цепких пальцев.
– Нет-нет, я вовсе не хочу тебя пристыдить, – продолжила целительница вкрадчиво и тихо, почти полушепотом. Ее глаза мягко вспыхнули – бледное золото и ледяная зелень, точь-в-точь блуждающие огни, что загораются на болотах в лунную ночь. – Ты спасал свой разум, делал это как умел… Ты молодец. Так было нужно. Но теперь это обернулось большой проблемой. Ты не сможешь жить среди людей, оставаясь прежним, и тебе придется исправить то, что ты сделал. Понимаешь меня? – Себастьян рассеянно кивнул и только затем, опомнившись и нервно выдохнув, снова мотнул головой. – Исправить – значит, вернуть целостность личности. Иными словами, ты либо научишься жить с тем, что когда-то сделал – как бы ужасно оно ни было, – либо умрешь. Все в твоих руках и в твоей воле, Себастьян.
На этом, видимо, Мэйр сочла разговор оконченным и отпустила его руки. Или попросту хорошенько выложилась, судя по тому, как неуклюже она опустилась на краешек стула, с силой растирая виски. Ее стало жаль. Так сильно, что Себастьян опустился перед ней на одно колено и уже сам сжал ее ладони в своих, аккуратно отнимая их от головы. Удивительно, но то была не столько его реакция, сколько монстра – ему словно было совестно, что он причинил «фее» столько неудобств.
«Она мне нравится», – ворчливо пробормотал он, неохотно отступая куда-то в глубь сознания и забирая с собой взбесившуюся магию.
– Извини, – проговорил Себастьян тихо. Мэйр не ответила, но голову подняла, глядя на него внимательно, будто ожидая продолжения. Говорить о прошлом отчаянно не хотелось, но и молчать под этим взглядом было невозможно. – Мне нечего рассказывать о себе, Мэйр. Большую часть ты уже знаешь – об отчиме, сестре и деревне. С момента, как проснулась моя сила, до того дня, как их всех не стало, я хорошо помню только тьму, плетения чужих заклинаний и боль. Когда стало совсем невыносимо, пришел он и остановил все это. Убил всех, до кого дотянулся, но спас меня. Я ненавижу его за то, что он сделал. Но не уверен, что готов от него избавиться.
– Да не нужно от него избавляться! – сердито воскликнула Мэйр. Но тут же смущенно потупилась и сбавила тон: – Прости, пожалуйста, я с дежурства, задолбали малость… Но нет, нет, он тебе нужен – и подсознательно ты это понимаешь. Проблема в том, чтобы признать это, принять его как часть себя. Неотъемлемую часть – но не главенствующую. В противном случае… ну, итог немного предсказуем.
«Да, я стану главным, и жизнь будет намного веселее», – протянул на задворках сознания монстр, заставив Себастьяна усмехнуться против воли. Не считая тяги к насилию, он и впрямь куда интереснее – не знает страха, не испытывает стыда и намного быстрее соображает, что ответить. Как будто только Себастьян торчал в лесу гребаных десять лет, в то время как монстр все это время упражнялся в язвительности и сарказме.
– Он утверждает, что понравился бы тебе куда больше. А я зануда и взять с меня нечего. – Он неохотно выпустил ладони Мэйр из своих и поднялся. – Может, тебе стоит прилечь?
Его, разумеется, одарили возмущенно-высокомерным взглядом.
– Благодарю покорно. Я пока что далека от состояния «упасть и не встать», – заявила Мэйр. – Но если ты в порядке, то мне и впрямь лучше пойти домой и лечь спать. И да, своему подельнику можешь передать, что он мне уже не нравится. Злобные кровожадные мудаки слегка не в моем вкусе.
Себастьян все же протянул руку, помогая ей подняться, с трудом удержавшись от того, чтобы не поддержать целительницу за плечи. Не оценит, судя по сверкающим глазам и сумбурным мыслям о всяких обнаглевших пациентах – они были настолько явными, что не подслушать не вышло.
– Извини, – еще раз проговорил он, на этот раз не зная, за что именно извиняется. За все, наверное.
Мэйр только отмахнулась:
– Тебе не за что просить прощения. Просто постарайся смириться с мыслью, что есть только ты. Собери себя в одно целое.
Несколько заторможенно, но Себастьян кивнул. Если для того, чтобы не представлять больше опасности для Мэйр и не видеть ее такой… вымотанной после общения с собой, нужно принять монстра – он готов попробовать. Даже если придется вновь столкнуться с кошмарами прошлого. В любом случае, тот темный период его жизни никогда уже не вернется – Родерик мертв, а вместе с ним и тот деревенский мальчик. Прежний Себастьян.
– Постараюсь.
Когда Мэйр ушла, на прощание попросив все же не увлекаться чужими заклинаниями – «Отстань уже от гребаной двери, всеми богами молю!» – Себастьян, недолго думая, принялся за изучение «Истории магии». Сам не знал почему, просто внезапно стало интересно. Особенно раздел про менталистов – в самом деле, не читать же про некромантов и их жуткие эксперименты над людьми, живыми и мертвыми? Хотя кое-что о слугах Хладной он выцепить все же успел – согласно книге, некросов ментальная магия почти не берет, а уж прожарить им мозги вовсе невозможно.
«С некромантами не ссориться», – сделал он пометку и отложил книгу в сторону.
Нужно было всерьез поразмышлять над тем, что делать с монстром в его голове. Как там говорила Мэйр – смириться, что они одно целое, и научиться жить с тем, что он натворил.
Воспоминания о том дне – первое число месяца Левис – навалились быстро. Себастьян будто бы снова ощутил холод, совершенно не весенний, услышал шум дождя за окном, почувствовал запах паленой плоти. Своей собственной, потому что из-за боли в голове запутался в плетениях на очередном артефакте, дернул не за ту нить и обжег руку.
Он всего лишь хотел помощи, а в итоге узнал, сколько стоит. Две тысячи золотом, из них аванс в пятьсот – такова цена менталиста, готового выполнять любые приказы своих хозяев.
Когда именно внутри него проснулось чудовище – когда он услышал это, или же когда Родерик заметил пасынка и велел тому убираться, – Себастьян точно не знал. Только помнил, как поднялась внутри сила, затопила сознание, а голос в голове велел убить отчима, отомстить за все, что он сделал. За то, что почти год мучил его ради горстки золота. И Себастьян уступил, охотно и легко, позволил чужаку вгрызться в разум Родерика, разлиться по дому темной волной.
Себастьян хотел, чтобы Родерик горел, как он сам несколько минут назад. А вместе с ним и те люди, для которых он был лишь товаром, а не человеком. Он слышал их мысли, планы на себя, их глазами видел собственное
