в ванную.
– Ром, а что происходит?
– А ты не заметила? Или ты слепая? Что здесь, по-твоему, происходило?
Она не нашла что ответить. Наглый уверенный тон, резкие движения, Рома встал, прошелся, отдернул шторы. А Света начала задыхаться от горечи и обиды.
– Разве так можно, Ром? Я думала, у нас все хорошо, что мы вместе, мы любим друг друга.
Мужчина громко рассмеялся, это было больнее пощечины, лучше бы он ее ударил, толкнул, но не вот так – в лицо и нагло смеяться.
– Любовь? Ты на себя посмотри! Какая любовь у нас может быть с тобой? Я уехал из своей дыры не для того, чтобы жить в таком же дерьме здесь. Я уехал за лучшей жизнью, за перспективами.
Роман уже надел трусы, ушел на кухню, взял с подоконника сигареты, прикурил, Света почувствовала запах дыма, стало тошнить, сердце в груди теперь выламывало ребра не от счастья, а от боли. У нее был шок, самый натуральный шок и отрицание случившегося.
– А как же все это? Как же мы?
– Нет и никогда не было нас, ты неудачница и толстуха, а еще наивная глупая дура, не воспользуйся тобой я, так нашелся бы другой, которому ты жарила бы котлеты, стирала носки и думала, что это и есть любовь. Если бы ты знала, как достала меня! Ненавижу!
Светлана всегда умела за себя постоять и знала, что, как и кому ответить, но сейчас молчала, лишь глотая ртом воздух, стараясь просто не упасть в обморок. Низ живота стало тянуть еще сильнее, Рома еще что-то говорил, какая она никчемная, простая, а еще нищая. Светочка слушала, молчала и чувствовала, как между ног разливается что-то теплое.
Последнее, что Света помнит о том весеннем дождливом утре, это как она упала на пол и смотрела на удаляющиеся от нее по коридору лакированные черные туфли на высоком каблуке.
Сюрприза не вышло.
Глава 18
Павел пнул бревно, откинул ножовку в траву, тяжело вздохнул и посмотрел в небо. Скоро уже вечер, а все еще стояла жара, и солнце пекло как летом.
Как-то все у него с начала года идет наперекосяк, вроде и не грешил нигде, налоги платит. Да и несколько февральских дней были такими волшебными, что он вспоминал их еще очень долго. Тогда все испортил один звонок, как и сейчас – и от того же человека.
Лида.
Это имя увидела Ягодка на экране телефона, после чего залепила ему такую оплеуху, что в голове звон стоял половину обратной дороги, а щека горела огнем. Павел сцепил зубы, раздул ноздри, сорвал с вешалки свою футболку и бейсболку, вышел, хлопнув дверью. Чуть не забыл про брошенный у калитки велосипед, но вернулся, а потом быстро закрутил педалями до дома Терехова.
Экой горячей во всех отношениях девушкой оказалась Светочка. Только вот, буквально недавно, стонала на его члене, кончала, кричала. А потом стала дикой кошкой и чуть не расцарапала Соколову лицо своими острыми ноготками.
Мужчина посмотрел на мирно пасущихся в загоне «ребят», страшные индюшата важно расхаживали, трясли бородками, а Гром, получив очередной нагоняй, наблюдал за ними с крыльца дома.
Соколов не стал перезванивать Лиде, благодаря которой он получил по лицу. Приехав домой, первым делом разогрел большую тарелку оставшегося борща Серафимы. Аппетит проснулся зверский. Нарезал тонкими ломтиками сало, «Бородинский» хлеб и закусил всем этим изобилием пару стопок самогона. По радио шла какая-то передача о жизни насекомых, а Соколов размышлял о своей.
Выводы после размышлений выходили так себе, а Лида звонила еще два раза.
Да-да, это была именно та самая Лида, которая вот таким же звонком вечером второго марта, после того как Соколов провел с ягодно-сладкой, знойной и горячей Светочкой две ночи, испортила ему все настроение до безобразия.
С этого дня любой звонок от бухгалтера деревообрабатывающего комбината Терехова Семена Николаевича не вызывал радости, а лишь напрягал. Павел ничего не мог с собой поделать, знал, что это неправильно, но это было так. Очередной звонок от Лиды раздался, как раз, когда Павел выпил третью стопку и закусил остатками сала. Надо было ответить.
– Да.
– Ты решил меня игнорировать? Я звоню уже в седьмой раз.
– Пятый.
– Что?
– Это всего пятый раз, Лида.
– Ты считаешь?
– Нет, я вижу.
– Так почему ты меня игнорируешь?
– Тебе показалось.
– А ты где?
– У меня дела, пришлось уехать из города.
В трубке повисла тишина, было слышно лишь недовольное сопение Лиды, а Павел ждал монолога из обвинений в бездушии, безразличии и игнорировании ее персоны.
– Уехал?
– Да, я ведь могу передвигаться без ограничений?
– Это ты вот так сейчас пошутил? А вот мне ни капельки не смешно.
– Лид, давай без истерики.
– Истерики? Так я еще и истеричка? Это, между прочим, я беременна по твоей вине, и твоим ребенком, и это все гормоны. У меня настроение меняется семь раз в минуту, я боюсь, я одна, и мне страшно, что будет дальше, и как я буду растить ребенка в статусе матери-одиночки? А еще у меня растет живот, и портится фигура, и грудь уже обвисла, а еще тошнит, и я хочу что-то вкусненькое, а сама не знаю что.
Соколов прикрыл глаза, хотелось просто положить телефон на стол и не слушать все, что будут дальше нести Лида. Он это слышал уже не раз за два месяца.
Да, Соколов подлец, скотина, равнодушный чурбан, что никак не реагирует и не входит в положение девушки, с которой у него случился секс после новогоднего корпоратива тридцатого декабря. Павел сам не помнит толком, как все произошло, вроде и выпил немного, потом танцевал с Лидой медленный танец, а дальше как провал в памяти.
Вспышки света, такси, дорога, женский смех, поцелуи. Проснулся уже утром, рядом обнаженная девушка, он сам без трусов. Здесь академиком быть не надо, чтобы понять, что произошло. Долго приходил в себя, пил много воды, девушка была мила и смотрелась в его квартире и в его футболке на голое тело очень сексуально.
Не то чтобы бухгалтер Лида не нравилась Соколову – стройная, с длинными светлыми волосами и карими глазами, чересчур пухлыми губами привлекательная девушка, но заводить романы на работе было для него неприемлемо. Да и не готов был Соколов к серьезным отношениям, его безбедная жизнь в тридцать два года только начиналась.
Купил квартиру, обставив ее по своему вкусу. Хорошая машина, приличные рестораны, модная одежда. Кто бы мог подумать, что сейчас, хилый детдомовский пацан, выращенный
