восемнадцать слушателей школы, восемнадцать передовых рабочих. Много это или мало на всю необъятную Россию? Мало, конечно. Очень мало. Нужны школы революционеров. Согласны? Школы. Сотни слушателей из рабочих, чтоб вы их наставляли, обучали.
— Давай дальше. Очень уж размахнулся.
— Где их, этих рабочих, лучше всего обучать? — продолжал Валериан, словно не замечая иронии в словах Чугурина. — Там, где за каждым вашим шагом следит полиция, или там, где такой надзор практически отсутствует? А рядом с нами — полторы сотни рабочих, которые дрались на баррикадах Пресни; на них держалось Декабрьское восстание в Москве. Вправе ли мы оставить без внимания эту горючую массу? Оставим — ее подхватят ликвидаторы, центристы, то бишь троцкисты наподобие Слонимцева. Подхватят — это точно.
Повисло молчание. По-видимому, слова Валериана произвели на всех впечатление. Присягин даже потер лоб ладонью. Чугурин неожиданно рассмеялся:
— А ведь дело говорит Куйбышев! Да мы их здесь всех можем подготовить! Нельзя отдавать, нельзя. Я замечал, как Слонимцев заигрывает с рабочими. А ведь рано или поздно все они выйдут на свободу. Было бы большой ошибкой подарить такую массу бойцов ликвидаторам. Надо обучать! А потом каждую зиму группами будем отправлять во все организации. Скажем, по десять человек... Они пока неорганизованны, многие даже грамоте не обучены. Слонимцев быстро опутает их своими тенетами, это точно. Черт возьми, лучших условий для партийной школы трудно выдумать!
Было сразу видно: загорелся человек.
— Вы правы: эти рабочие неорганизованны и малограмотны, — подтвердил Валериан. — А разве мы с вами организованны?
Все насторожились.
— Почему же это мы неорганизованны? — спросил Косарев. — Мы — члены партии и подчиняемся всем решениям ЦК, уставу.
— А я себя чувствую Робинзоном Крузо, — сказал Куйбышев, — живу как этот милый человек, потерпевший кораблекрушение. Даже партийные взносы заплатить некому. А в остальном — отбываю срок, вот и все. Иногда устраиваю перебранку с троцкистом Слонимцевым, который здесь заменяет людоеда.
— Что ты предлагаешь? — строго спросил Чугурин, хотя уже догадывался, о чем скажет Куйбышев.
— Известно что. Вас послали создавать новые организации — вот и создавайте. А я помогу, чем могу. Объединим всех ссыльных большевиков, разбросанных по деревням, созовем краевую партийную конференцию, изберем бюро, будем принимать новых членов. Взносы — в общую кассу, станем закупать на них продовольствие, поддерживать ослабевших. Будет у нас своя партийная школа, клуб, библиотека, столовая, мясная лавка, хлебопекарня. Тогда легко сможем организовывать побеги. И Свердлова вызволим. И, конечно же, установим связи с Центральным Комитетом, с комитетами Петербурга и Москвы. Каждому найдется работа. Варя Яковлева вон на глазах у нас чахнет — спасать надо. Да как же это мы сами убежим, а ее оставим?! Разве партийные товарищи так поступают?..
Присягин даже крякнул от восхищения:
— Вот это да! После твоих слов, Куйбышев, о побеге даже говорить как-то неудобно. Была не была! Вскипело б железо, а молоток сыщется.
Они разошлись поздно, молча. Обычно пели песни: «Вечор ко мне, девице, соловейко прилетел» или же «Над полями да над чистыми». Но сегодня все были настолько захвачены планом Куйбышева, что петь не хотелось, каждый думал, прикидывал.
Валериан вышел их проводить. Дальше всех квартировал Павел Карлович Штернберг, высокий пожилой человек с длинной черной бородой и густыми усами. Он чем-то напоминал Валериану Шанцера — Марата. Как в Шанцер, носил очки, да и во всем его облике, как у того российского Марата, чувствовалась сдерживаемая порывистость. О нем Куйбышев знал от Косарева и других большевиков: профессор астрономии Московского университета, большевик. Во время Декабрьского восстания входил в Московское военно-техническое бюро. Это бюро устанавливало связи с боевыми дружинами в районах, организовывало мастерские по изготовлению бомб и снарядов, создало специальную школу для подготовки инструкторов.
Павел Карлович, тогда приват-доцент университета, с группой рабочих составлял подробный план Москвы: где расположены полицейские команды, склады оружия, какова система телефонной связи, высота стен, где проходные дворы — все это требовалось знать для успешного уличного боя. Разумеется, производить всю эту работу под бдительным полицейским надзором прямо-таки не представлялось возможным. Тогда Штернберг пошел на огромный риск: на профессорском совете он внес предложение заняться рельефной съемкой московских улиц. Хитрость удалась: предложение одобрили. И Павел Карлович приступил к делу и успешно справился с ним.
А когда революция была подавлена, он спрятал все материалы до лучших времен. Знал: пригодятся еще!
Они шли по пустынной улице Нарыма. За высокими дощатыми заборами повизгивали от холода собаки. И такая глухая бесприютность была вокруг, что сердце невольно сжималось от злых предчувствий.
— Школа — это хорошо, — сказал Штернберг. — Я, пожалуй, буду читать астрономию. Ну и топографию. Можно добавить геодезию.
— Астрономию? В партийной школе? У нас будет очень сжатая программа. Да и зачем профессиональному революционеру астрономия?
Штернберг нахмурил брови.
— Астрономия нужна каждому, — сказал он. — Чтобы оценить масштаб земных дел, на них иногда полезно взглянуть со звездной высоты. А как же вы намерены в таком случае выбивать боженьку из темных рабочих голов? Без астрономии его изгнать невозможно.
— И в самом деле! До боженьки мы должны добраться. Обязательно. Про него-то я совсем забыл.
— Мне кажется, вы не совсем четко представляете, какую ношу собираетесь взвалить на себя, — сказал Штернберг. — Партийная школа... Из всей массы рабочих мы вряд ли наберем десятка два таких, что будут понимать марксизм и суть партийной работы в наше сложное время. Ну хорошо, пусть два-три десятка. А остальные? С ними придется начинать с азов: русский язык, арифметика, история, география, литература...
Валериан даже приостановился.
— Да, над этим я как-то не задумывался. Где же выход?
— Выход простой: подготовительные курсы и сама школа.
— Пожалуй, так. Ничего другого не придумаешь.
— Ну это еще как сказать! Признайтесь: вы хорошо усвоили марксизм?
Валериан был несколько смущен таким прямым вопросом.
— Если хотите откровенно, то мне кажется, будто я в самом начале пути.
— Мы все в самом начале пути. Знаем, что центр мирового революционного движения перемещается к нам, в Россию, что наш пролетариат идет во главе революционного движения, что без жесточайшей борьбы с буржуазными попутчиками пролетариата, вносящими раскол в наши ряды, невозможно создать крепкую нелегальную партию. А вот когда наступит новый революционный взрыв, знаете?
— Трудно сказать.
— Трудно. Но, к счастью, во главе нашей партии стойт человек, наделенный необыкновенным даром политического предвидения:
