ор, исторгнутый из сотен глоток. Земля пошла мелкой дрожью от сотен ног, ударившихся в бег. Вся выгнутая в их сторону гигантская подкова вражьей рати кинулась на них.
— Сотня! — перекрикивая хриплым медвежьим ревом гвалт атаки, возопил Лемех. — Ждем!
Первый ряд дружинников плотнее сдвинул щиты. Каждый из воев надежнее уперся ногами в землю и крепче вцепился в древко.
— Ждем!
Лучников приказы сотника будто и не касались. Стрелы, воткнутые у ног, уже давно были выпущены, и теперь в ход шли те, что оставались в тулах. Да и били стрелки уже не слитно, а вразнобой, каждый выцеливая своего врага из распавшегося строя, с ором прущего вверх по склону и не прикрывающегося уже рядом щитов.
— Ждем!
До переднего ряда киевлян осталось всего несколько шагов, и набравший ход враг, казалось, сомнет его и разметает, даже не заметив сопротивления.
— Даваааааааай!
Истошный вопль сотника подхватило несколько десяток глоток его воев, внезапно бросившихся вниз по склону, навстречу набегающему врагу. Расстояние до ряженых татей было небольшим, потому строй киевлян не успел разрушиться или изломаться. При броске вперед он лишь истончился, открыв меж составлявшими его воями узкие бреши. Именно через них и атаковал второй ряд лемеховой сотни, вооруженный сулицами. Короткие тяжелые копья, брошенные умелыми руками, врубились в волну наступающих, и словно гигантская коса прошла по их передним рядам, отшвырнув назад, бросив на землю, заставив споткнуться на подогнувшихся вдруг ногах целую кучу народа. Прущие следом, едва успев переступить через тела поверженных соратников или увернуться от падающих на них тел, наткнулись на длинные жерди копий первого ряда. Крик, стон, треск, скрежет и лязг, смешавшись в один нечеловеческий гвалт, взмыли в светлеющее утреннее небо.
Стрелы лучников без остановки продолжали разить уже тех, кто пер в середине вражьей рати, сея панику, давку и смерть, и среди тех, кто вступить в свалку сечи еще не успел.
Пока передний ряд русов гнулся, вздрагивал, истекал кровью, но упорно стоял, удерживая на выставленных вперед копьях и щитах ярость нападающих, второй растрачивал свой запас сулиц, сметая их едва ли не в упор в хрипящие и вопящие рожи, пробивая доспехи, расщепляя щиты, дробя кости и отсекая конечности. Навал нападающих пошел на убыль, захлебываясь в собственной крови и разбиваясь о вал искромсанных тел, выросший у ног держащей оборону дружины.
На миг Тверду даже показалось, что они из этой схватки, чего доброго, еще смогут выбраться живыми. А сотня увальня Лемеха — так даже и взять верх. Нападающих, конечно, оставалось все равно больше, но их решимости заметно поубавилось, и стоило киевлянам перетерпеть этот натиск и самим пойти в атаку, начав медленно теснить противника вниз с холма, как тот не выдержит и побежит.
Если только…
Гул, который в азарте битвы поначалу никто не заметил, теперь стал заметно громче. Тверд затравленно оглянулся назад.
— Как я ненавижу, язви тебя холера, когда ты, Туман, оказываешься прав.
Из перелеска, густо обступившего пологую расщелину оврага, что рассек землю в трех полетах стрелы от их взгорка, выметнулся конный отряд в три-четыре десятка копий. Но втянутая в сечу киевская сотня уже не могла ни перестроиться, ни ослабить хватку, удерживающую вражью пехоту.
Понял это и Лемех, одним махом вбежавший на холм. В этакой прыти, глядя на утиную переваливающуюся походку сотника, не знающий его человек ни в жизнь бы не заподозрил.
— Лучники, назад!
Стрелки, не теряя ни мгновения, перестроились, расположившись за телегами. На гвалт сечи за спиной они уже не оборачивались. Зато не сводил с него обезумевших от ужаса глаз Путята. Он вертел головой, глядя то на прогибающийся, держащийся из последних сил строй киевлян, что от начавшей сильнее напирать на него массы выглядел хлипковатым заслоном, то на стремительно приближающихся к холму с тыла конников. Их латы даже с такого расстояния выглядели вполне себе добротно и даже красиво поблескивали в лучах просыпающегося светила. Боевые кони шли ходко и уверенно.
— Норды бьются пешими.
— Что? — Лемех, нервно поигрывая мечом в руке, будто сей же миг ему предстояло врубиться в гущу схватки, недоуменно уставился на бывшего своего десятника.
— Я говорю, норды бьются пешим строем. На драккарах коней не повезешь. Да эти, — кентарх кивнул в сторону всадников, — и не думают корчить из себя нордов. Аллсвальд тут ни при чем, как видишь. Лишь бы нам эту истину в Ирий с собой не утащить.
В этот миг, подпустив всадников на достаточное расстояние, лучники выпустили в их сторону первые стрелы. Цель нашла только одна. Лошадь дико заржала, заплясав на месте и приседая на задние ноги от резко навалившегося на них груза обмякшего всадника.
Лемех, не тратя слова на лишние объяснения, одним движением развернул Тверда к себе спиной, сунул меч между веревок и, навалившись на него, разрезал узел.
— Оружие в повозке, — глухо бросил он. — Тыл — твой.
Сказав это, сотник, будто сбросив гору с плеч, заковылял вниз по склону. Туда, где все еще кипела схватка. Схватка, в которой именно сейчас мог случиться перелом. Уяснив, что молодецким ударом в лоб строй русов так легко не проломить, атакующее воинство начало обтекать позиции дружинной сотни с флангов.
— Обходят! — заорал Лемех. — Фланги крепче! Отходим! Держи строй! Три шага назад — упор!
Освободив от пут купца и проследив, как тот не хуже тертой жизнью дворняги прыснул под телегу, Тверд повернулся к Туману.
— Скольких снимешь?
— Сколько успею.
— Ну и добро. Лучники! Хватай копья — и за мной!
Рассуждать они не стали. Все слышали, как сотник только что пленника поставил над ними главным. Тем более что новоявленный десятник, не тратя время на представления и уговоры, первым цапнул с воза длинную пику, другой рукой заткнул за пояс секиру на короткой рукояти и бросился с холма, наперерез коннице.
Туман, без лишних объяснений сорвав с плеча одного из пробегавших лучников тул со стрелами, у другого походя отобрал лук. Тот самый, добрую работу сработавшего его мастера он давеча похвалил. Он забрался на тот самый воз, с которого все хватали копья и под которым хоронился Путята. Выпрямился в полный рост. Направление, силу ветра, ход лошадей и тяжесть стрелы просчитал, накладывая ее на цевье и оттягивая к уху тетиву. И в тот миг, когда Тверд, уперев тупой конец древка в землю и выставив перед собой тот, на конце которого холодно поблескивало железное жало, приготовился принять удар прущего прямо на него всадника, лучник разжал пальцы.
Лошадь грохнулась прямо перед ним. Тверд успел заметить, что из ее шеи
