которая пока не имеет к нашему убийству никакого отношения.
— Вот именно что «пока». Старые тайны имеют обыкновение всплывать в самый неподходящий момент! — покачала головой Аннора.
— А куда мы направляемся завтра? — спросила я.
— Завтра мы встречаемся на квартире с наследником и моим приятелем Доном Хакобо Фитц-Джеймс Стюарт и Вентимилья. Я был у него дома. Картин там достаточно. Тебе должно понравиться, — лукаво хмыкнул Артур.
— О. Не рановато? — спросила у него Аннора и пристально так посмотрела.
— Да вы о чём? — не поняла я.
Но ответа я на свой вопрос так и не получила. Только эти непонятные для меня переглядывания. Что ж, я не спешу — завтра сама всё увижу.
Глава 6
Игнасио Сулоага «Селестина»
«Я люблю Кастилию столь глубоко за то, что она показала мне всю совокупность света и тени, смелые контрасты, красные и жёлтые цвета, несравненные оттенки серого, с её далёкими дымками; краеугольные камни, определяющие параметры и составляющие ландшафты, которые оказывались на моей палитре»
Игнасио Сулоага
Утром я ужасно торопилась — вчера вечером я опять не поговорила с Аннорой, и твёрдо решила сделать это утром, но и тут меня постигла неудача. Аннора упорно скрывалась от меня: вчера — она устала, сейчас — ещё спит, видимо, вечером будет и то и другое. Она даже на завтрак не вышла, и мы с Артуром завтракали вдвоём, и снова я ловила на себе его странные взгляды. Вечером нужно обязательно выведать всё у Анноры. Я совершенно точно чего-то не понимаю! И мне нужно выяснить — что же это?
Машина довезла нас до большого дома в центре с элитными квартирами. Одна такая квартира, как правило, занимала половину этажа, а иногда и весь этаж. Это было очень престижно и дорого. Артур говорил, что у Дона Хакобо проблемы с деньгами? Судя по его жилищу, этого не скажешь. Хотя, всё в этом мире относительно. Бедняк купил булку и чувствует себя богачом, а богач не может себе позволить новую картину и чувствует себя нищим.
Мы поднялись на самый последний этаж, и уже у лифта нас встречал Дон Хакобо, он дружески хлопнул Артура по плечу, а мне поцеловал руку и повёл в свои апартаменты.
И едва мы вошли в длинный коридор, я поняла, что обозначала лукавая улыбка Артура вчера, и на «что» он так загадочно намекал. Дон Хакобо коллекционировал картины и скульптуру в жанре «ню».
Я застыла буквально в самом начале коридора перед первой же красоткой в восточном стиле. Не то что бы меня смущали подобные полотна. Я уже давно не была пугливой девственницей, да и современные реалии и прожитые самостоятельно два года наложили на меня свой отпечаток. Но всё же, вот такая обнажённая натура не в музее, а в частной коллекции меня немного смутила.
— Милая, давай я тебе устрою небольшую экскурсию? Это полотно современного художника Антонио Гарсиа Менсиа и называется оно…
— «Одалиска» — закончила я за него, и, как мне хотелось бы верить, спокойным тоном, ничем не выдавая моего небольшого волнения.
— Ты видела раньше эту работу? — притворно расстроился Артур и недовольно нахмурил брови.
— Нет. Просто угадала. Это было не сложно.
— Пойдём дальше. А это.…Хм. Хакобо? Я не помню? Это кто?
— Игнасио Диас Олано. Тоже современный испанский художник. Картина называется «Разбитое сердце», — отозвался довольный хозяин.
На полотне обнажённая девушка рыдала в подушку. При этом на ней не было ни клочка одежды. Мне вот показалось очень спорным утверждение, что можно оплакивать, пусть даже в собственной спальне, своё разбитое сердце в таком виде. Гораздо комфортнее это делать хотя бы в халатике. Но мужчинам-художникам безусловно виднее, как мы оплакиваем разбитые сердца. Они это видят так, как на картине: женщина раздевается донага и садится плакать в подушку. И я даже фыркнула от подобной идеи.
— Да. Мы с Хакобо были недавно у него в мастерской, здесь в Мадриде. Так вот, у него сейчас в работе презабавная картина. Он на улице увидел сценку. Три почтенные дамы сплетничали на улице. И представь себе, так увлеклись процессом, что даже не заметили, что собачка одной из сплетниц помечает территорию непосредственно на пышную юбку своей хозяйки сплетницы. Он так и назвал картину «Наказание сплетницы». Представляешь, Мари, какой от неё будет запах пока она до дома дойдёт!? — и Артур с Хакобо громко расхохотались.
— Да! Помню, как мы смеялись над этой картиной. Кстати, Игнасио предлагал мне её купить, но она мне совсем под интерьер не подходит. Вот если бы они голые сплетничали, тогда другое дело! — эти два великовозрастных болвана снова расхохотались.
— Идём дальше. Вон там — моя любимая, — сказал Артур, и меня потянули вглубь квартиры.
— Это тоже Антонио Гарсиа Менсиа. Хакобо их сразу две купил. Эту и Одалиску, когда был у него в мастерской. Эта называется — «Тщеславие», — и он выжидающе посмотрел на меня.
— Что? — приподняла я брови, не понимая, чего он от меня ждёт.
На полотне стояла обнажённая девушка и смотрелась в круглое зеркало, любуясь своим лицом. Тут хоть халат был небрежно брошен на стоящий рядом стул. И было понятно, что она не расхаживает в таком виде на радость слугам по комнатам.
— Нет! — сообразила я.
— Да! Она рыжая. И невысокая. Лица не видно, но …
— Если эта голая девица рыжеволосая, то это не значит, что она похожа на меня! Ничего общего! — завопила я и даже ногой топнула.
И поймала восхищенный взгляд Артура.
— У тебя сейчас глаза так блестят! Почти совсем как раньше, — зачарованно глядя на меня, сказал Артур.
— Раньше? Когда раньше? — пролепетала я.
И мы так и стояли, смотря друг на друга. Потом взгляд Артура переместился на мои губы, и он стал наклоняться ко мне.
— А и в самом деле? Что раньше? Я чего-то не знаю, друг? — раздался за спиной Артура голос Хакобо.
А я отшатнулась. Что это сейчас опять было? Я потрясла головой, отгоняя очередное дурацкое наваждение. Мне скорее всего показалось. Не мог же он, в самом деле, собираться поцеловать меня? Вот ещё!
— Ничего, дружище. Пойдём в кабинет? Нам нужно поговорить.
Кабинет был оформлен в будуарном стиле. Кругом был шёлк — занавески, пуфики, разноцветные подушки. Мебель была светлая с завитушками и амурчиками, но не в стиле барокко, а зачем-то всё раскрашенное в аляповатые цвета. И вообще, это смахивало на комнату в гареме восточного султана. Всё было как-то через-чур для меня, и мне тут было неуютно. Я
