Труди прикусила губу. Дурой она не была, а потому и догадалась легко.
– Ативернец? Кто-то из них, да?
Тира вздохнула. А потом опустилась рядом с матерью на колени, ткнулась лицом в старое платье со следами штопки, позволяя родной теплой руке гулять по серебристым косам.
– Да, мам. Он из Ативерны.
И слезы хлынули потоком. Труди скрипнула зубами – убила б негодяя, который решил, что дочка для него нехороша, просто убила бы, и принялась уговаривать, словами выводя боль.
– Ну и пусть его… тебе замуж за него надо? А то ведь можно и просто ребеночка родить, воспитаем…
Тира задумалась. Явно, потому что тяжело дышать перестала, и плакать, кажется, тоже.
– Думаешь, мам?
– Уверена. Ты только роди, а уж остальное – мое дело.
– Он не согласится. Никогда…
– Главное, чтобы Флейна благословила, а остальное – ерунда, – Труди и не сомневалась. – Ты у меня девочка красивая….
– Да не в красоте дело. Он мне жизнь испортить не хочет. И себе тоже!
– А что плохого в любви?
– У него такое уже было в семье, мам. И большим горем обернулось. Потому и не рискнет никогда…
– Вот оно что…
Неведомый ативернец оборачивался другой стороной. Да, любовь – это замечательное чувство, но как часто оно несет боль и горе? Сколько потом подушек изгрызено, сколько глаз от слез ослепло? И если он это понимает, значит неплохой человек-то. А тогда – тем более.
– Тира, доченька, тогда у тебя только один выход.
– Какой, мам?
– Ты его любишь?
– Да.
– Тогда будьте вместе. Вот сколько вам отмерено, столько и будьте. Считай, что я вас благословляю. А если дите случится – вырастим. Только в радость будет…
Тира прерывисто вздохнула.
– Мам, а если он не согласится?
– Тира, детка, а ты сходи, в зеркало поглядись.
Аргумент был увесистым. Но не до конца.
– Это нечестно.
Труди ответила дочери легкой улыбкой.
– Детка, в любви часто нет места честности.
И спорить с ней было сложно.
***
До посвящения Тира решила не говорить с Ричардом. К чему?
Во-первых, страшновато.
Во-вторых, тоже страшновато. И времени слишком мало. И неизвестно, какие бывают последствия от плотской любви. То есть известно, но – вдруг? У всех ведь это по-разному происходит, а тело – такое же оружие воина, как его клинок. И оно должно быть сильным, гибким, послушным… вдруг что-то поменяется?
Тира не хотела рисковать.
И вот – наступило то самое утро.
Всего их было тринадцать новиков, ребят, которые мечтали о воинских клинках. Двенадцать парней – и она, одна девушка среди них. Из разных кланов, из разных уголков Вирмы…
За завтраком Олав называл их, одного за другим, и юноши вставали, и замирали.
Встала и Тира.
Вопросы были для всех одинаковые, самые обыкновенные.
Уверены?
Дороги назад ни для кого не будет, на вас смотрят боги!
Никто не отказался. И двенадцать парней и одну девушку препроводили в отдельный дом. Им не стоит общаться с другими людьми, разделять с ними хлеб и воду, принимать от них что-либо…
Кому охота привлекать к себе внимание богов? Здесь и сейчас они еще не высказали свою волю. Вот, скажут, тогда и видно будет. Кого в воины, кого землю пахать.
К чести ребят, лишнего они себе не позволяли. Понимали, что можно и крепко нарваться, все же Олайв – бог серьезный, и не поймет подлого отношения к женщине. А подшучивания, подколки по поводу баб, которым только дай волю… Тира и худшего ожидала.
Смех, язвительные слова – безусловно, это будет. А вот насилия бояться не стоит. Есть вещи, которых боги решительно не одобряют. Одно дело, когда после боя, в горячке…
Не сказать, что Флейна за такое благословляет, но и проклинать не будет. А если сейчас попробуют обидеть Тиру, возможно худшее. Вплоть до болезней, бесплодия, или вообще – смерти в первом же бою. А к чему кроликам – мечи? Им для жизни другое потребно, уж никак не воинское дело…
Шуточки были, но к ним Тира привыкла. Подождем до первого испытания, тогда и посмотрим, кто будет смеяться последним.
Уэльстер, Дорсан.
Барон Фремонт явился с раннего утра. В парадном камзоле, при оружии и с громадным букетом цветов, половину из которых Лиля забыла еще во времена оны. Когда в школе прошли ботанику.
– Ваше сиятельство, граф Иртон.
Джес поклонился в ответ.
– Позволено ли мне будет принести свои извинения…
– Барон, – Джес смотрел холодно. – Ради нашей прошлой дружбы я забуду о вчерашней ситуации. Но видеть вас более никогда не желаю.
Эдвин вздохнул.
– Граф, мне очень жаль. Я всего лишь хотел…
– Познакомить мою жену со своим близком другом, – припечатал Джерисон, давая понять, что все знает и верит Лилиан.
Эдвин сощурился, становясь похожим на больную крысу. Почему Джерисон раньше не замечал этого сходства?
– И что в этом удивительного? С прошлого вашего визита я понял, что у вас с супругой не лучшие отношения…
– Это было давно и неправда, достопочтенный Фремонт, – мурлыкнула Лиля, подходя к супругу.
Ляля и Нанук, которые сопровождали ее сегодня, косились на барона вполне себе плотоядно. А что? Попробовали человеческой кровушки? Теперь это стррррашные собаки – людоеды. Ляля – точно.
Барон склонился перед графиней в низком поклоне по всем правилам этикета.
– Ваше сиятельство, я понимаю, что вчера…
– Произошло досадное недоразумение. И прошло, – отмахнулась Лиля.
– Позволен ли мне будет преподнести вам эти скромные цветы в знак моего глубочайшего сожаления о происшедшем?
Лиля положила руку на плечо мужа.
– Джерисон?
Граф тряхнул головой.
Накал сцены сбился, вызывать мерзавца на дуэль уже не хотелось, ну и…
– Эдвин, иди отсюда.
– А? – опешил барон.
– Идите, достопочтенный, к другу, – Лилиан безмятежно улыбалась. – Желаю вам провести с ним в компании еще не один год. И чтобы вас никто не разлучил.
Эдвин поперхнулся.
Да, армейские шуточки, они такие, своеобразные.
– Ваше сиятельство…
Но никто уже не обращал на него внимания. И ведь даже на дуэль не вызовешь.
