избушку.
Тряпица на лбу мужчины сбилась и подсохла. Прикоснулась через нее к уже не такому горячему лбу. Привычным движением стянула ткань. Прямо на меня смотрели карие, чуть красноватые глаза. Первое, что пришло в голову — глаза мертвой девушки. Они тоже были открыты. Но эти — были живыми. Чуть мутноватыми от недавнего сильного жара, но живыми. Пересохшие губы напомнили мне собственную недавнюю жажду после того, как вышла из обморока. Но я точно знала, что после моих приступов нужно много пить. Можно ли дать много жидкости сейчас мужчине, я не знала. Плеснула в кружку приблизительно столько, чтобы не разлить, когда буду наклонять к его лицу. И тут заметила, что он следит за каждым моим движением. Радость от того, что он пришел в себя, сменилась легким спазмом внутри и тревожным стуком сердца. И, как результат, вернулась боль даже от короткого прикосновения. К счастью, не такая сильная, но весьма ощутимая. Напрасно я радовалась, что смогу привыкнуть жить с ним в одном доме.
Чтобы не показывать ему своего разочарования от такого безрадостного открытия, отошла и села напротив открытого еще вчера окна.
Сквозь хрип, кашель и сипение его голоса я едва разобрала прозвучавший вопрос.
— Ты перестала меня бояться?
Что я могла ответить? Рассказать, как боялась остаться одна, когда поняла, что весь мой опыт выживания оказался бесполезен? Как опытным путем проверяла, насколько будут прикосновения к его коже? Как не спала ни минуты за эти дни и ночи, когда он бредил и кричал, умоляя простить его то Миру, то какого-то Сига. Как хватался, словно утопающий за соломинку, за мои руки, успокаиваясь и проваливаясь обратно в беспамятство только на то время, пока я осторожно кончиками пальцев гладила по его заросшим колючей щетиной щекам, по волосам, которые он криво обкорнал тупым ножом.
— Почти. Тебе нужна была помощь, а надеяться было не на кого. Без тебя мне здесь не выжить. Я… ничего не знаю об этом мире. Так получилось.
— Как давно ты ела в последний раз? — Я ждала вопросов. И готова была ответить на любой. Но не на этот. Потому что потерялась во времени, потому что проваливалась в беспамятство от усталости рядом с ним несколько раз, путая день с ночью.
Ответила наугад, первое, что пришло в голову.
— Два дня назад. Доела то мясо. Но если мне повезет, сегодня будет рыба.
Да, я была горда собой, что смогла сделать ту ловушку, что углядела в глубине неширокого, но достаточно глубокого ручья, ту рыбину. И я верила, что она обязательно попадется. Потому что другой еды нет, а от голода меня уже покачивает.
— Из ручья?
— Да, я сплела ловушку.
— Эту рыбу нельзя ловить. Она ядовита.
От осознания, что была на волосок от гибели, прослушала, что он говорил после этой шокировавшей меня фразы. Какое счастье, что он очнулся именно сейчас! И пусть у меня опять на ужин будет только вода. Для разнообразия — горячая. Засевшую в голове мысль неожиданно для себя высказала вслух.
— Значит, мы опять остались без ужина. Здесь в окрестностях есть хоть что-то съедобное?
Видимо, мои слова застали его врасплох. Ответом мне была какая-то возня. Не знать ответа на этот вопрос он вряд ли мог. Может быть, стоило еще подать ему воды, но я никак не могла успокоиться настолько, чтобы подойти ближе. Так и таращилась в окно в бесполезной попытке сбить ритм барабанной дроби в груди. Наконец, возня закончилась.
— Прости… Мне стыдно признаться, что мы несколько неправильно начали наше знакомство. Я должен был представиться первым. В свое оправдание могу сказать, что вспомнил, кто я и как меня зовут, уже после того, как осознал, что у меня кроме имени ничего не осталось в этой жизни.
А мне-то как было стыдно, когда поняла, что натворила, пока была в шкуре белой волчицы. До той истерики, что накрыла меня посреди чужого леса, я не плакала лет пять, точно. Даже от боли. Злилась, иногда уходила в молчанку, но стискивала зубы и искала выход. Находила. И снова улыбалась. Даже тогда, когда прогнала от себя того, в кого была влюблена без памяти. Мне нельзя было быть слабой. Я себе это запретила. Слабые не выживают. А я хотела жить, не смотря ни на что. Я оторвала взгляд от куста за окном и перевела взгляд на все еще неподвижно лежащего на тюфяке мужчину. Сердце не сбилось с ритма, даже когда заметила, что он пробует разработать остамевшие мышцы правой руки.
— Но имя-то осталось. У меня ведь тоже нет ничего, кроме имени. — Он, по крайней мере, одет прилично, а на мне жалкие остатки некогда красивого платья. Я, конечно, набралась смелости и простирнула его в ледяной воде ручья, но целее оно от этого не стало.
— Элройд. Друзья звали Ройдом. Жена — Элом. Жена погибла. Друг… Считает меня ее убийцей.
— Тебе важно, чтобы я это знала?
— Да.
— А если я считаю иначе? Думаю, твоей вины в ее гибели нет.— Его бред был почти бессвязным, но я умела думать. Сам того не подозревая, он раскрыл мне всю картину произошедшего в его доме. И передал все эмоции, что пережил тогда. Я едва удержалась, чтобы не назвать его жену по имени и не спросить, каков в этом мире статус его друга.
— Есть. Я не должен был оставлять ее одну.
— Она взрослая женщина, а не маленький ребенок.
— Мужчина обязан защитить свою семью. Это закон. Ее брат и мой друг, теперь уже бывший друг, передал мне обязанность по ее защите. Слишком многих оборотней не устраивала молодость правителя. Моя вина в том, что я просмотрел предателя в собственной стае. А значит, и гибель Миры на моей совести. И закончим разговор. Теперь твоя очередь назвать имя.
Я едва сдержалась, чтобы не присвистнуть от удивления. Какой же статус был у него, если правителя этого мира Рой называет сокращенным именем. Ой! Как я его назвала? Фух, хорошо, что только про себя. Так.
