что конец клинка выступил из спины.,Si
Брул отпрянул, освободив свой меч быстрым рывком. Затем, замахнувшись, чтобы нанести новый удар, если бы это оказалось необходимым, он замер. Ни капли крови не выступило из раны, которая для живого существа была бы смертельной. Колдун усмехнулся.
— Столетия назад умер я смертью людей! — процедил он. — Нет, я перейду в некую иную сферу, лишь когда пробьет мой час, не ранее. Я не истекаю кровью, ибо мои вены пусты, и ощущаю я лишь легкий холодок, который пройдет, когда рана закроется, а она уже затягивается. Прочь с моего пути, шут! Твой властелин уходит, но он возвратится, и ты возопишь и умрешь в мучениях, когда это случится. Привет тебе, Кулл!
И пока Брул пытался хоть что-нибудь сообразить, а Кулл стоял, остолбенев от удивления, Тулеа Дуум перешагнул порог и исчез у всех на глазах.
— По крайней мере, Кулл, — сказал Ка-ну чуть позже, — ты победил в этой первой схватке с колдуном, как он сам вынужден был признать. В другой раз мы должны быть более осторожными, ибо он — воплощенное зло, обладатель черной и нечестивой магии. Он ненавидит тебя, ибо он — соратник великого Змея, чью власть ты ниспроверг. И велик дар морока и незримости, коим лишь он один и обладает. Он сумрачен и ужасающ..
— Я не страшусь его, — отозвался Кулл. — В другой раз я буду настороже, и моим ответом будет удар меча, даже если его и впрямь нельзя убить, в чем я сомневаюсь. Брул не сумел найти его уязвимого места, которое должно быть даже у живого мертвеца. Вот и все.
Затем он продолжал, обернувшись к Ту:
— Почтеннейший Ту, похоже на то, что у цивилизованных народов тоже есть свои табу, раз Голубое озеро запретно для всех, кроме меня.
Ту отвечал сердито, ибо был возмущен тем, что Кулл даровал свое соизволение счастливой Делькарде выйти за того, за кого она хочет.
— Мой господин, это ведь не языческое табу, такое, как в твоем племени. Это государственное дело, где запрет налагается, дабы сохранить мир между Валузией и обитателями озера, которые сплошь волшебники.
— А мы уважаем табу, дабы не оскорбить незримых духов тигров и орлов, — ответил Кулл. — И посему я не вижу тут никакой разницы.
— Во всяком случае, - заявил Ту, — ты должен опасаться Тулсы Дуума, ибо хоть он и скрылся в ином измерении и пока он там, он незрим и безвреден для нас, но он вернется.
— Ах, Кулл, — вздохнул старый мошенник Ка-ну, — как трудна моя жизнь в сравнении с твоей. Брул и я в этой Зарфаане напились вдрызг, и я свалился с лестницы и теперь хожу весь в синяках. А ты тем временем нежился в нечестивой лени на царственных шелках, Кулл.
Кулл лишь поглядел на него, не промолвив ни слова, и повернулся к нему спиной, уставившись на дремлющую Саремис.
— Она не колдовское животное, Кулл, — промолвил Убивающий Копьем.
— Она мудра, но вся ее мудрость кроется в ее взгляде. Говорить она не умеет, зато ее глаза поражают меня своей древностью. А в остальном это просто самая обычная кошка.
— Да, Брул, — сказал Кулл, любовно поглаживая ее шелковистую шубку. — И все же — она очень древняя кошка... Очень...
ЧЕРЕП МОЛЧАНИЯ
...И, испещрив его десятком ран смертельных,
Поверг врага на землю. А потом
О вражий череп постучал перстом
И рассмеялся — коль назвали б это смехом —
И стал следить, как тают жизнь и страх
В остекленевших выпуклых глазах.
Люди и поныне называют тот день Днем Царского Страха. Ибо Кулл, царь Валузии, был в конце концов всего лишь человеком. Воистину трудно было бы найти другого столь отважного человека, но всему есть предел, даже мужеству. Конечно, Кулла посещали дурные предчувствия, по спине его порой ползали мурашки, а подчас его охватывала внезапная жуть или даже ужас перед неведомым. Но то были лишь краткие потрясении разума и души, порожденные в основном удивлением, какой-нибудь гнусной тайной или чем-то сверхъестественным, — скорее отвращение, нежели настоящий страх. Поэтому истинный страх так редко посещал его, что люди надолго запомнили этот день.
Да, в тот день Кулл познал Страх, неистовый, ужасающий, бессознательный, проникающий до самых костей и леденящий кровь. Поэтому люди говорят о времени Страха Кулла, но говорят об этом без презрения, да и сам Кулл вспоминает тот день без всякого стыда. Ибо все, что произошло, послужило лишь к вящей славе самого Кулла.
Вот как это случилось. Кулл праздно восседал на троне в Зале Приемов, лениво прислушиваясь к беседе своих друзей. Там был Ту, главный советник, Ка-ну, посланник пиктов, Брул, правая рука Ка-ну, а также раб Кутулос, бывший величайшим ученым всех Семи Империй.
— Все суть иллюзия, — говорил Кутулос. —Все лишь внешние проявления глубинной Сути, лежащей за пределами человеческого разумения, поскольку не существует никаких соотношений, с помощью которых ограниченный разум мог бы измерить безграничное. Все окружающее может быть единым по сути своей, и все — идти от одного корня. Это было известно Рааме, величайшему мудрецу всех эпох, некогда освободившему людей от ига безвестных демонов и указавшему народу путь к величию.
— Он был могущественным некромантом, — сказал Ка-ну.
— Он не был волшебником, — возразил Кутулос. — Не был завывающим, бормочущим заклинания, гадающим по потрохам змеи. В Рааме не было ничего от шарлатана. Он познал основные принципы, постиг Стихии и понял, что воздействие естественных причин на естественные силы приводит к естественным результатам. Он сотворял то, что могло показаться чудесами, лишь приложением собственной силы естественным путем, что было для него столь же просто, сколь для нас — зажечь огонь, и что столь же недоступно для нас, как то же добывание огня для наших обезьяноподобных предков.
— Тогда почему он не раскрыл все свои тайны людям? — спросил Ту.
— Потому что знал, что многие знания не принесут людям добра. Какой-нибудь злодей мог бы подчинить себе целый народ, нет, даже всю Вселенную, обладай он знаниями Раамы. Человек должен учиться сам, развивая в процессе учения свою душу.
— Так ты говоришь, что все лишь иллюзия? — заявил Ка-ну, искусный в делах государства, но невежественный в философии и науке и посему уважавший
