грязи и свалила на официальный обед.
Тут в избу с шумом заявился Руслик:
– Командир, пора менять постового, уж третий час пошел.
– Непорядок, – согласился Родин. – Что там, Деревянко заснул, что ли?
Иван встал из-за стола, первым пошел к сараю, за ним – Татьяна Матвеевна, Сидорский, а Баграев остался на улице.
Иван первым и зашел в сарай и, услышав негромкий голос Саши, показал знаком: «тихо».
– «Я вас люблю, хоть и бешусь, хоть это труд и стыд напрасный, в этой глупости несчастной у ваших ног я признаюсь! Мне не к лицу и не по летам… Пора, пора мне быть умней! Но узнаю по всем приметам болезнь любви в душе моей…»
Иван вдруг увидел, как изменилось лицо хозяйки, это был не испуг, а мимолётная тень тревоги. Она ничего не сказала и ушла в хату.
Сидорский не удержался, вполголоса констатировав:
– А наш пострел и тут успел. Время не терял. Всех гвардейцев обошел на повороте.
А Саша, не подозревая, что появились новые слушатели, продолжал все более проникновенно и страстно:
– «И, мочи нет, сказать желаю, мой ангел, как я вас люблю!.. Ваш легкий шаг, иль платья шум, иль голос девственный, невинный, я вдруг теряю весь свой ум…»
Сидорский вопросительно глянул на командира, не смея прерывать шумом, тихо произнес:
– Иван, Руслик стынет на посту… Пока этот жучара обольщает девчонку.
– Не суетись, – успокоил шёпотом Иван. – Не много еще осталось…
Кирилл даже глаза выпучил:
– Чего еще немного?!
– До красивого финала!
– Какого еще финала? Девчонке семнадцать лет!
Родин приложил палец к губам.
А Саня и Катюша сидели рядышком на овчине, и он все читал по памяти обещанный романс великого поэта «Признание». Было прохладно, и они как-то вполне естественно прижались друг к другу плечиками. Катя давно сбросила свою косынку, и её чудные соломенные волосы волнами опустились на плечи. А у Саньки уже отрос ежик, и он серебрился в свете луны, заглядывающей в оконце. Они вдруг стали удивительно похожи, как брат и сестра, но кроме нежного светила это приметить никто не мог.
– … «сжальтесь надо мною. Не смею требовать любви. Быть может, за грехи мои, мой ангел, я любви не стою! Но притворитесь! Этот взгляд все может выразить так чудно! Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!»
Саша прочел последние строки с не наигранной совсем грустью, уж таково было волшебство этих слов, что все мучения и страдания пиита принимаются, как свои. И смуглый облик кудрявого поэта будто снизошел, будто появился и так же исчез, как легкий ветер…
Катя вздохнула, подумала о чем-то своем, затаенном, далеком, несбыточном…
– Какие чудные стихи… – тихо и восторженно сказала Катя. – Романс… Спасибо…
Она поцеловала его в щечку, Саня не противился, на «губки алые» не рассчитывал и не настаивал.
Вот тут и раздался предупредительный кашель. С таким тактом и, главное, вовремя, мог кашлять только сержант танковых войск Сидорский.
Саня мигом вскочил, «совсем забыл, дурья башка, что надо менять на посту Руслана!»
Не считая перекладин лестницы, в мгновение очутился на земле.
– Запомни, рядовой Деревянко, на войне, если будешь забывать о ней даже на минуту, она сразу напомнит по полной мере. Марш на пост, меняй Баграева. Два часа будешь стоять! – приказал Родин.
– Есть! – подавленно ответил Деревянко и уже через минуту по полной мере, в том же месте, в плащ-палатке и с автоматом в тени кустарника исправно нес службу.
Но Сане повезло, не отстоял и получаса. Поступил приказ: готовиться к ночному маршу. А это значит, что на часах может стоять кто угодно, только не механик-водитель, потому что, не дай бог, в пути случись поломка, голову отвинтят и на место не поставят. И Саня с радостью бросился к железному другу, ведь совершенно тупое стояние с автоматом он на дух не переносил. И погрузился в свой мир узлов и механизмов.
– Саша, можно тебя отвлечь? – услышал он голос Кати.
– Один момент! – ответил из танка Саша, выглянул из люка, потом быстро спустился на землю.
Катя вновь была в плотно укутанном, как у схимницы, платке, она держала средних размеров холщовый мешок и взглядом показала отойти в сторону.
– Бабушка сказала передать тебе в подарок, – пояснила Катя. – Нам она ни к чему, будет пылиться, а вам на фронте будет нужнее. Будешь играть на привалах… Возьми, а не возьмешь, обидишь, – видя колебания Саши, добавила она.
– Но это же семейная реликвия, – заметил Саша, осознав, что в освобожденной от оккупантов деревни, где многие просто умерли от голода, эта старинная гармонь была не просто памятной вещью, а тем последним резервом, НЗ, который можно было продать на толкучке, чтобы просто выжить, когда в доме не останется ни крошки хлеба.
– Да ты и сам стал для нас как родной… Пусть это будет наш вклад в победу! – уже решительней сказала Катерина.
Саша покачал головой, смущенно кашлянул, запершило в горле, потекла непрошеная слеза, и взял гармонь, будто что-то живое. И она тихо, одной ноткой, отозвалась.
Конечно, Катя хотела бы сказать, что этот вечер она запомнит на всю жизнь, и волшебные, страстные безумные строки признаний в любви звучали как будто для нее, и как она была бы счастлива, если б хоть одна строка адресовалась ей. И что сказал бы Саша, если б услышал, как громко и тревожно стучало ее сердце… Но, к счастью, он не услышал, хотя был совсем рядом. Неужели они так вот расстанутся и больше никогда не встретятся? Он сядет в танк, махнет рукой, и все исчезнет в облаке пыли?
– Хочешь, я напишу тебе письмо? – предложила Катя, чтоб оставить хоть какую-то связующую нить. Ведь сам, ясно, не напишет.
– Напиши, конечно, – обрадовался Саша, ведь ему неоткуда было ждать писем, а что творилось в душе девушки, ему было и невдомек, взволновал девичье сердце романсом гения и обольстителя. – Конечно, напиши, я буду ждать. Полевая почта… гвардии рядовому Александру Деревянко. Запомнила?
– Да, – просияла Катя.
– А бабушка где? – спросил Саня.
– Ей нездоровится.
Все ребята уже сидели на броне, ждали команду на марш и с ненавязчивым любопытством смотрели на Катю и Сашу.
– Мне пора, – с грустью сказал Александр.
Катя порывисто обняла Сашу, он тоже крепко прижал ее свободной рукой.
У Кирилла что-то просилось на язык, самый момент было изречь глубокомысленное, он и сказал:
– Ничто не может устоять перед великой силой искусства! Стихи, гармошка…
– Поварешка… – добавил Иван. – Главное не в этом. А чтоб почувствовать родственную душу.
– Не смущайте парня, – Руслан почувствовал, что
