class="v">Самое тяжелое было — дрова рубить,
Деревья больше, чем в обхват.
Без клина и кувалды не обойтись, не одолеть,
Так что приходилось попотеть.
Вот так мы в новую жизнь входили.
Аборигены на своем сленге говорили,
В основном, от мала до велика,
Матерным языком пользовались.
Он в обиходе был, это дозволено,
А за ругательство — будь ты жид — наказание обеспечено.
Времечко на месте не стоит,
Тик-так, быстро бежит, торопится.
У нас две дамы на сносях —
Шура Леканихина и мама.
И вот наступает срок родин,
Бегу к Евграфычу — лошадку прошу,
Женщин в роддом повезу.
Сашка вызвался помочь,
Чтоб обратно одной не ехать в ночь.
И вот, на завтра в школу уже иду,
Познакомиться со школой и с классом хочу.
На пути обратном загляну в роддом.
После уроков пошла рожениц навестить.
Они уже успели родить в эту же ночь.
Одна — сына, а другая — дочь.
Смеялись, что тили-тили-тесто, жених и невеста.
В будущем это не состоялось,
Так как такое под боком решалось.
Зима, дрова были нужны,
Пошла я к бригадиру,
Евграфыч сказал — на конюшню иди,
Спирьку-конюха найди,
Пусть лошадь в дровни запряжет.
На конюшне дед сидит, я у него спрашиваю:
«Как Спирьку найти? По дрова съездить надо».
«Я — Спирька, сейчас запрягу», — а я дар речи потеряла.
Надо же так старость не уважать и как мальчишку называть.
В общем, я удивилась, но с этим не согласилась.
Стала его по имени-отчеству величать
И при мне никому не разрешала
Его Спирькой называть.
И он стал меня от всех отличать.
Лучшего коня давал, в лучшую повозку запрягал.
Поехали с мамой по дрова,
Это после, как она родила.
Приехали на делянку, дров наложили,
Стали лошадь понукать.
Стоит и ни с места, не хочет команду услыхать.
Наверно, много положили и ей тяжело.
Половину сбросили — ни с места опять.
Стали ее хлебом угощать:
Хлеб хам-хам — а воз и ныне там.
Стало смеркать, побежала к Евграфычу опять,
Он Лешку-сына в помощь дал, тот младше меня на год.
Прибежали, воз огромный нагрузили.
Вожжи дернул и тихо сказал: «Ну, мертвая, такую твою мать!»
И лошадь послушно начала шагать.
Наш язык не поняла, нужно было по-местному сказать.
Хочу теперь про Шурку рассказать,
Мы с ней ровесницы были, подружились.
Она трактористкой была и чем-то болела.
Мы не знали тогда, у нее приступы, падучая была.
Упадет на пол и в судорогах бьется,
И тут же, как мухи на мед, целая изба баб набьется.
Хотят узнать про мужей и сыновей,
А ей все хуже и хуже.
Говорят, «пошибка» в нее вошла.
Дунька-колдунья порчу наслала.
Вот в этом припадке ей вопросы задавали,
А она, не шевеля губами, утробно на них отвечала.
Я с ужасом на это смотрела,
Что делать не знала.
Тут тетя Аня пришла, всех баб разогнала
И чистым свежим воздухом Шурку в чувство привела.
Ее мы в больницу возили,
И там ничего не находили.
И вот, время от времени, это повторялось.
Теперь я знаю — это эпилепсией называлось.
А там бабы говорили —
«Пошибка» какая-то в ней сидела,
Прогнозы всякие выдавала
И Дуньку своей хозяйкой называла.
И самой себе предсказала,
Что смерть примет от «коня» своего — трактора.
И предсказание сбылось — тормоза не закрепила,
Стала плуг отцеплять, а трактор покатился вспять.
Ее до смерти придавил, такую молодую!
Верю не верю, а это все было,
На моих глазах происходило.
4.2. В Молотовской области
Август 1942 — сентябрь 1943 года.
Небольшой отрезок пути в школу проходил по проезжей части, и в одном и том же месте в разные времена года звуковой мираж слышался — кто-то лошадь понукал и цокот копыт этот голос сопровождал. Дорогу уступила, оглянулась — нет никого, жутью подуло. А жители говорят, что это пугает «млит» — привидение.
А идущим мимо деревни Марков Мыс, так пригорок называют, колокольный звон слышался, хотя церквей в округе нигде не было. Там когда-то часовня стояла, которую хулиганы разгромили. И вот теперь печаль колоколами звенит. Вот вам и загадка.
И еще… Зима как зима, а изба очень холодная была. В райкоме дали талон в мастерскую, чтобы буржуйку изготовили в кратчайший срок. А им там на указ наплевать, и резину начали тянуть, завтраками кормить, а мама с детьми мерзла. Со мной в одном классе учился сын какого-то начальника, он предложил захватить со склада уже готовую печь. Подумали, как это сделать, и решили, что я с девочками должна у начальства шумиху создать, а мальчишки в это время уже готовый комплект с трубами тайно вынесут. Постановили и удачно осуществили. Я в сердцах людям в мастерской квитанцию бросила, и мы гордо удалились. И все довольные остались, пока не спохватились.
Товарищи меня в путь провожали, а погода зловещая была, мне угрожала. Мне десять километров шагать, но во мне всегда лозунг жил: «Обкламся, но не поддамся». И я храбро в эту погоду шагнула и санки с печкой потащила. Дорогу замело, я часто с пути сбивалась, по пояс в снег проваливалась, вылезала и опять шагала. Кругом ни души. А погода такая — не видно ни зги. В голове одно сверлило: лишь бы с волками не повстречаться, а то они зимой злые и голодные.
Но мне повезло, немного осталось, я почти у цели. В низине уже деревушку можно угадать, хотя и не видать. Кругом от снега мгла, а в избах
