class="p1">Да и я сам в определенном смысле мог стать соучастником.
Они в дружелюбном молчании ждали, когда принесут кофе. Приятно познакомиться с нетрадиционным бизнесменом; впрочем, Клейтон во многом усвоил европейские особенности.
Импортер неожиданно спросил:
– Вы виделись с мисс Таун?
– Сегодня еще не виделся, – удивленно ответил Кинтайр.
– Собираетесь?
– Да. Думал заглянуть сегодня во второй половине дня. Она сказала, что не в состоянии работать до конца недели.
– Может, лучше ей работать, – сказал Клейтон. – Она сидит дома и горюет или уходит и смеется больше, чем хочет. И в том и в другом случае слишком много пьет.
– Вы, кажется, хорошо ее знаете, – сказал Кинтайр.
Он был слегка раздражен, хотя сам не понимал, чем именно.
– Встречались несколько раз. Под этой утонченностью она очень прозрачна и уязвима. – Клейтон помешал кофе, сосредоточившись на ложечке, словно это какой-то точный инструмент. – Хорошая девочка.
– Она в порядке, – ответил Кинтайр.
– Должно быть, вы считаете, что у вас перед ней обязательства?
Клейтон ощетинился.
– Я не собирался подсматривать в замочную скважину, – торопливо сказал Клейтон. – Просто не мог не подумать, что с ней. Кто-то должен помочь ей пережить это. Одна она не выдержит.
Вопреки собственным принципам уважения к частной жизни Кинтайр начал размышлять. Откуда у Клейтона такая интуиция? Его первая жена, которую он, судя по отдельным репликам и данным биографии из «Кто есть кто», очень любил, была в тридцатые годы хорошей помощницей перспективного молодого человека; продавец в галантерейном магазине, лишившийся работы во время депрессии, на волне предвоенного оживления ставший бригадиром строителей, а потом и менеджером не самого высокого уровня. Но она заболела туберкулезом с осложнениями и после двух лет болезни умерла. Медицинские счета его разорили; троих детей он на несколько лет поселил у родственников. Потом, в начале военного бума, женился на дочери босса. Стал управляющим самолетостроительного завода до того, как узнал, какая сука его жена. Развод стоил ему работы и всех сбережений. Он записался в армию и в 1943 году начал военную службу.
Кинтайр знал мало что еще; его информация сводилась к слухам и сплетням. Когда Кинтайр вторично поехал в Италию, Клейтон был там уже очень крупной фигурой.
– Да? – сказал он, возвращаясь к действительности.
– Я спросил, хотите ли выйти с ней куда-нибудь сегодня вечером? – повторил Клейтон.
– Хм…
– Кто-нибудь должен это сделать. – И словно подслушав мысли Кинтайра, Клейтон с большой нежностью сказал: – Она напоминает мне мою дочь.
У Клейтона никогда не было больших шансов проявить себя отцом, подумал Кинтайр. После войны его дети жили в дорогих интернатах, пока папа за морем зарабатывал деньги на их содержание. Теперь они взрослые. Девочка в прошлом году кончила колледж и сейчас в гран туре[26] Клейтон иногда хвастал ею, но в самых общих чертах: вряд ли он знал ее как личность. Второй сын тоже вызывал осторожные похвалы: очевидно, добропорядочный гражданин, инженер, они с отцом регулярно обмениваются письмами.
Кинтайр неожиданно подумал: приходилось ли ему встречать более одинокого человека, чем Клейтон?
Он подумал также, какой ответ от него ожидают.
– Нет, – сказал он. – У меня назначена встреча.
– Отказаться не можете? Она нуждается в помощи.
– Мисс Ломбарди тоже. Сестра Брюса. У меня для нее есть новости, которые помогут ей лучше себя чувствовать.
Клейтон немного помолчал. Потом улыбнулся.
– В таком случае, – сказал он, – не будете возражать, если я приглашу мисс Таун?
Кинтайр удивленно посмотрел на него. Он невольно погрузился в елейную сентиментальность. Жалеть Клейтона? Какого дьявола! Да ни за что не скажешь, что ему больше сорока. У него в глазах больше жизни, чем у двух капитанов пиратов.
– Милостивое небо, конечно, нет! – воскликнул Кинтайр. – Зачем мне возражать?
Марджери могло бы прийтись гораздо хуже, подумал он. Он знал, что испытывает облегчение от того, что освобождается от ответственности за нее. И тем не менее… Гораздо хуже!
11
Было уже больше четырех часов, когда Кинтайр вошел в квартиру Марджери. Она давно не прибиралась, и воздух был пропитан табачным запахом.
Брюки и свитер подчеркивали ее фигуру. Он почти забыл, как хороша эта фигура. И когда она вскочила с дивана и обняла его, он поцеловал ее, хотя не собирался это делать.
– О, боже, Боб, – прошептала она. – Ты пришел. Держи меня крепче и поцелуй. Я в этом нуждаюсь.
Ее ногти болезненно впились в его тело, напряженные губы прижались к его губам. Но в этом не было сексуальной страсти, понял он: она была слишком несчастна.
– Тяжело? – спросил он. Высвободил одну руку и взъерошил ее короткие рыжие волосы.
– Репортеры, – сказала она. – Ждали у дверей, когда я сегодня пришла домой. Как мухи над трупом.
Зазвонил телефон. Она не ответила: громкость звонка на минимуме.
– Кому-то еще не терпится полюбопытствовать.
– Как… о, да, – сказал Кинтайр. – Они явились из-за взлома. Или просто расспрашивают всех, кого можно. Ты считала, что никто не заметит твоей связи с Брюсом?
– Это на всех газетных стойках по всему району. Большими черными заголовками. – Она подняла покрасневшие глаза. – Я утром была на службе. Все было так спокойно и… не знаю… так правильно. Даже для него. – Она собралась, достала носовой платок и высморкалась. – Только не для меня. Я ничего не могла поделать. Там были его родители, конечно, такая приличная старая пара. У меня не хватило решимости подойти к ним. А сейчас они увидят! Узнают то, что знают все идиоты в городе. Что он жил со мной.
Она закашлялась и села. Телефон замолчал.
Кинтайр сказал:
– Ну, милая, в этом штате это не преступление. Да и в глазах церкви не черный грех. Я бы не удивился, если бы Ломбарди связались с тобой по-дружески. Если ты тоже любила Брюса…
– Любила ли я его? – Марджери посмотрела на него. – Да, он мне нравился, но любовь? Не в обычном смысле слова.
– Ну, довольно неврастеническое утверждение, если ты вышла из подросткового возраста, – сказал Кинтайр своим самым сухим голосом.
Она взяла себя в руки. Потянулась к пудренице и начала восстанавливать макияж.
– Боб, – сказала она, – для интеллигентного человека у тебя бывают удивительно глупые замечания.
Кинтайр улыбнулся.
– Ну, по крайней мере я вывел тебя из приступа паники.
Он прошел через комнату к кофейному столику. Пустая чашка от кофе и пепельница, полная окурков с помадой, рядом с картонными коробками, в которых Брюс хранил письма. Коробки открыты, на столе одно письмо.
Марджери подошла и взяла его за руку.
– Я просматриваю это, – сказала она, неожиданно встревожившись. – В основном деловая корреспонденция, официальные письма, всякое
