для вкуса и полезного для желудка, и, кроме того, печь для продажи маленькие сладкие пирожки, до такой степени вкусные, что кто раз их отведывал, того долго тянуло к ним. Все эти доказательства расторопности и искусства в хозяйстве были чрезвычайно приятны для Гефсибы, и она невольно бормотала про себя с кислой улыбкой, с полуестественным вздохом и со смешанным чувством удивления, жалости и возрастающей привязанности к родственнице:
– Что за милая малютка! Если б только она была леди! Но это невозможно! Фиби родилась не в Пинчонов, к ней все перешло от матери.
Что касается того, была ли Фиби леди или нет, этот вопрос решить очень трудно, только едва ли он возник бы в хорошо устроенной и здравомыслящей голове. Я думаю, что только в Новой Англии можно встретить девушку, которая бы соединяла в себе столько свойственных леди качеств с таким множеством других, которые если и совмещаются в одном характере, то не составляют необходимой его части; ее правил не стеснял никакой устав, она удивительно как была верна самой себе и никогда не шла наперекор окружающим ее обстоятельствам. Маленькая, почти детская ее фигура до такой степени была гибкою, что движения для нее как будто были легче неподвижности. Лицо ее, с темными локонами по обе стороны, слегка заостренным носиком, со здоровым румянцем, который был подернут легкой тенью загара, и с полдюжиной веснушек, дружеским сувениром апрельского ветра и солнца, также не дает нам полного права назвать ее красавицей. Но в ее глазах были блеск и глубина. Она была очень миловидна, грациозна, как птичка – именно как птичка; ее присутствие в доме напоминало легкий свет солнца, падающий на пол сквозь тень движущихся листьев, или отблеск камина, танцующий по стенам при наступлении вечера. Приятно было смотреть на Фиби как на образец женской грации, счастливо сочетавшейся с достоинствами ума, – а такая женщина в какой сфере была бы не на своем месте? Такая женщина в практической деятельности мира каждое занятие, самое важное и самое ничтожное, скрасит своим участием в нем и окружит атмосферой любви и радости.
Так широко и свободно лежала перед Фиби дорога жизни.
Казалось, как будто морщинистая физиономия Дома о Семи Шпилях, смотревшая на вас мрачно, нахмурив брови, прояснялась в самом деле и весело посматривала своими мутными окнами, когда Фиби бегала туда и сюда по комнатам. Иначе невозможно объяснить, как все соседи узнали так скоро о ее присутствии в доме. В лавочке то и дело толкались покупатели, начиная с девяти часов до самого обеда; в это время беготня несколько утихала, но потом возобновлялась с прежнею суетливостью и прекращалась только за полчаса или немного ранее перед закатом долгого летнего дня. Одним из неугомоннейших посетителей лавочки был маленький Нед Гиггинс, истребитель Джим-Кро и слона. Утром этого дня он явил новые чудеса прожорливости, истребив двух верблюдов и один локомотив. Фиби радостно смеялась, высчитывая на аспидной доске свои барыши, высыпав из ящика целую кучу медных монет, между которыми мелькало несколько и серебряных.
– Нам надобно возобновить свои запасы, кузина Гефсиба, – говорила маленькая торговка. – Пряники вышли все, а также немецкие деревянные молочницы и множество других игрушек. Много было спроса на дешевый изюм, а свистков, барабанов и варганов то и дело спрашивали, и по крайней мере десять мальчишек требовали сваренных в сахаре фруктов. Нам надобно достать непременно лесных яблок, хоть уже и прошла их лучшая пора. Но, милая кузина, что за куча у нас медных денег! Настоящая медная гора!
– Прекрасно! Прекрасно! Прекрасно! – повторял дядя Веннер, пользуясь любым случаем зайти в лавочку. – Вот девушка, которой не придется коротать жизнь на моей ферме! Ах ты господи, что это за проворная малютка!
– Да, Фиби славная девушка, – говорила Гефсиба, изрекая с важно нахмуренными бровями свое одобрение. – Но, дядя Веннер, ты знаешь наш род издавна. Можешь ли ты сказать мне, чтоб все это перешло к ней от Пинчонов?
– Не думаю, чтоб у них была такая удача, – отвечал почтенный старик. – Но как бы то ни было, только я не видал между ними ничего подобного, да и нигде, правду сказать. Видал я много на своем веку людей, и не только на кухнях и задних дворах, да также и на улицах, на пристанях и в других местах, где мне случалось работать, но при всем том должен сказать вам, мисс Гефсиба, что никогда еще не случалось мне видеть, чтоб какое-нибудь создание в человеческом образе работало так, как этот ребенок Фиби. Словно сами ангелы божьи ей помогают!
Как ни была преувеличена похвала дяди Веннера, но в ней скрывалось верное и тонкое чувство. Деятельность Фиби освящена была моральным характером. Она проводила долгий, полный хлопотливости день в занятиях, которые сами по себе могли бы назваться неопрятными и отталкивающими, но свободная грация, с какой эти ничтожные занятия, так сказать, расцветали из ее внутренней силы, делала их необыкновенно привлекательными, и потому труд принимал легкость и прелесть забавы.
Обе родственницы – молодая и старая – до наступления ночи, в промежутках между торговыми делами, нашли время для того, чтобы с обеих сторон сделать несколько шагов вперед к дружескому сближению и доверчивости. Всякая затворница, подобная Гефсибе, отличается особенной прямотой характера или по крайней мере временно допускает овладеть собой и принудить себя к общительности: попав в другую сферу жизни, она готова благословлять вас за то, что вы вторглись в ограду души ее.
Старая леди находила печальное и гордое удовольствие в том, чтобы водить Фиби из комнаты в комнату по всему дому и рассказывать ей грустные предания, которыми, можно сказать, его стены были покрыты, как фресками. Она показывала своей молоденькой кузине впадины от рукоятки шпаги лейтенант-губернатора на створах двери, ведущей в комнату, в которой мертвый хозяин, старый полковник Пинчон, принял своих гостей со страшно нахмуренным взглядом. Мрачный ужас этого взгляда, по замечанию Гефсибы, с того времени до сих пор действует на всякого, кто переступает через порог этой комнаты. Она просила Фиби стать на один из высоких стульев и рассмотреть старинную карту родовых земель на востоке. В одной полосе земли, на которую она указала пальцем, находятся серебряные рудники; эта местность значится в заметках самого полковника Пинчона, но станет всем известной тогда только, когда права фамилии признаны будут правительством. Таким образом, с решением этого дела в пользу Пинчонов связан интерес всей Новой Англии. Она объявила также, что где-то под домом, или в погребе, или, может быть, в саду непременно
