не разрыдаться. Дед постоянно пугал ее этим местом, рассказывая о многочисленных утопленниках, змеях и даже о каких-то упырях. Понятно, что делал он это в воспитательных целях, однако в семьях ее друзей было ровно то же самое: взрослые дико боялись, что дети сунутся на болота в поисках приключений, и изо всех сил препятствовали отпрыскам отправиться туда. Может, упырей здесь и нет, но змеи действительно могут водиться, а рассказы о человеческих смертях тоже вряд ли являются ложью. Одна радость — чертов телефон сейчас далеко.
Нервно рассмеявшись, Вика вытерла выступившие слезы, обняла ближайшее дерево и повисела на нем пару минут, чувствуя, как ноги разъезжаются по слякоти. Темное небо еще даже не начинало светлеть, стрекот насекомых разносился на многие метры вокруг, силуэты редкой растительности торчали среди болот, являясь напоминанием о том, что жизни здесь не место. Интуитивно Вика понимала, что вода где-то совсем рядом, но не могла как следует сориентироваться, а идти назад боялась: то, что ей повезло не угодить в трясину один раз, не значит, что повезет и второй. Оставалось лишь до рассвета держаться за дерево, однако это тоже было непросто — тело уже отказывалось слушаться от усталости и нервного напряжения.
В какой-то момент Вика ощутила сильный зуд под ухом, где с детства красовался заметный шрам. Она сменила позу, пытаясь плечом дотянуться до нужного места, и вдруг отчетливо почувствовала на левой ноге что-то продолговатое и живое. Ползло оно очень медленно и абсолютно бесшумно — Вика окаменела.
Стараясь хоть как-то держать себя в руках, она перестала дышать и попыталась сосредоточиться на каком-нибудь приятном воспоминании. Увы, ничего путного в голову не приходило, перед внутренним взором маячила лишь дурацкая картинка ее купания в реке вместе с Ильей. Затем явился образ деда, который почему-то улыбался, а после этого Вика не выдержала.
С громким истеричным воплем она откинула змею (кто еще это мог быть?) ногой, на чем-то поскользнулась, проехалась щекой по шершавой коре дерева и бросилась бежать. Неслась она, не разбирая дороги, ничего не видя и плохо соображая. Единственное, до чего Вика додумалась, — это выставить перед собой руки, чтобы основной удар приходился на них. Закончилось паническое бегство так же стремительно, как началось: она просто свалилась в воду и мгновенно запуталась в густой растительности, которая стала забивать рот и нос. Уже не понимая, в какой стороне воздух, Вика захлебнулась, закашлялась и из последних сил вырвала правую руку из гниющих объятий болота. Руку тут же кто-то схватил.
* * *
Она сидела возле теплой, уютно потрескивавшей печки, на которой сушилась ее обувь, и с интересом рассматривала интерьер. Небольшая комната вмещала в себя только круглый, накрытый клеенкой стол, пару колченогих стульев, небольшую тахту и несколько резных полок — явно самодельных. Кроме того, на стенах были развешаны пучки сухих растений, в углу лежали дрова и стояли огромные болотные сапоги, а на тахте лежала газетка, поверх которой уютно устроились два змеиных трупа. Вика даже не сразу поняла, что это такое, и от отвращения старалась туда не смотреть, но все равно время от времени бросала на тахту задумчивый взгляд.
— Ну вот и чаек поспел. — В помещение вошел мужчина лет семидесяти, которого, как Вика уже знала, звали Геннадием Федоровичем. Именно он вытащил ее из болота и привел, едва живую от ужаса, к себе домой. А после затопил печь, чтобы гостья могла просохнуть, хотя было видно, что ему самому очень жарко: с момента ее появления он старался чаще выходить на улицу.
Вика приняла из его рук старенькую, обжигающую ладони чашку и вдохнула дивный аромат.
— Что это такое?
— Мелисса, малина, смородинка… Я тут огородничаю понемногу. А потом сушу, запасы делаю.
Вика с удовольствием отхлебнула чай из чашки и снова скользнула взглядом по змеям.
— А это — с охоты, — похвастался Геннадий Федорович. — Тот еще деликатес.
— И что, вкусно?
— Дело привычки. — Он подвинул второй стул к ней и тоже уселся у печки. Одет хозяин был в брюки неопределенного цвета, тонкий жилет и майку вроде той, что когда-то носил дед.
— Вы что, один тут живете?
— Как овдовел, так и один. Раньше в город, бывало, выбирался — друзей навестить. Но сейчас уже редко, да и перемерли они почти все. Вот недавно последнего старого товарища схоронил, теперь уж из наших никого не осталось, скоро и мне…
У Вики мелькнула некая смутная догадка, но она не знала, как возможный приятель деда отнесется к его внучке — еще неизвестно, что дед о ней рассказывал.
— А вы всегда тут жили? Странное какое-то место.
— В юности в деревне жил, а как она развалилась, мы с супругой сюда перебрались. Тут раньше сторожка лесничего была, ну, мы ее привели в порядок да и обосновались. Поначалу думали, что ненадолго, пока свое жилье не получим, а там уж как-то привыкли, вросли в болота-то. Они — волшебные, если их понимать.
— А работали, значит, в городе?
— Да тут же недалеко, несколько километров всего.
— Правда? — обрадовалась Вика. — А я думала, что совсем потерялась. Еще и жениха потеряла!
— Ну, про жениха не знаю, а ваши, барышня, крики на весь лес были слышны. Упыря, что ль, болотного встретили? — прищурившись, сказал он будто в шутку, но Вике показалось, что вопрос его действительно занимает.
— Почти. — Ей вдруг стало неуютно, хотя от печки исходил жар, а от чая клонило в сон.
— Эвоно как! Напугали вы его до чертиков, иначе не отпустил бы.
Вика вспомнила неприятное ощущение чего-то живого на своей ноге и едва заметно вздрогнула.
— А что, он у вас трусливый?
— Да обычно-то нет, но с другом моим, которого только похоронил, был один случай…
Она чуть не выронила чашку и подалась вперед, но Геннадий Федорович, казалось, ничего не заметил.
— Собрались мы как-то за клюквой, осень была такая хорошая, ясная, красота вокруг… Приятель, значит, отошел, нет его и нет. Я уж подумал: сердце прихватило, гадал, как буду вытаскивать на себе…
— Сердце у него в порядке было, — не сдержалась Вика.
— Так оно и оказалось. — Пенсионер не обратил внимания на ее познания. — Ищу, ищу, его все нет. Потом гляжу
