своего возраста, по утрам его будит птичка и памперсы нужны свободные. Лусия перевела Ричарду: речь идет об эрекции.
— Меня нет со вчерашнего дня, он, наверное, в отчаянии. Кто сделает ему укол инсулина? — прошептала девушка.
— Ему нужен инсулин?
— Если бы мы могли позвонить сеньоре Лерой… Фрэнки нельзя оставлять одного.
— Слишком рискованно пользоваться телефоном, — сказал Ричард.
— Я позвоню со своего, у меня скрытый номер, — сказала Лусия.
В телефоне раздалось два гудка и затем раздраженный голос ответил, срываясь на крик. Лусия тут же отключилась, и Эвелин облегченно вздохнула.
Единственный человек, который мог ответить по этому номеру, — мать Фрэнки. Если Шерил с ним, можно расслабиться, о мальчике позаботятся.
— Что ж, Эвелин, все-таки у тебя должны быть какие-то предположения, откуда в багажнике взялось тело той женщины, — сказал Ричард.
— Я не знаю. «Лексус» принадлежит хозяину, сеньору Лерою.
— Он наверняка ищет свою машину.
— Он во Флориде, кажется, завтра возвращается.
— Думаешь, он имеет к этому какое-то отношение?
— Да.
— То есть ты хочешь сказать, он мог убить ту женщину, — настаивал Ричард.
— Когда сеньор Лерой сердится, он похож на дьявола… — сказала девушка и расплакалась.
— Ричард, оставь ее в покое, — вмешалась Лусия.
— Ты отдаешь себе отчет, Лусия, что мы уже не можем позвонить в полицию? Как мы объясним, что наврали патрульным? — спросил Ричард.
— Хоть на минуту забудь о полиции.
— Я совершил ошибку, позвонив тебе. Если бы я знал, что девочка ездит с трупом в багажнике, я бы тут же позвонил в полицию, — заметил Ричард скорее задумчиво, чем сердито, и налил Лусии еще кофе. — С молоком?
— Черный и без сахара.
— Ну мы и вляпались!
— Жизнь полна сюрпризов, Ричард.
— Только не моя.
— Да, знаю. Но сам видишь, жизнь не оставляет нас в покое; рано или поздно она нас достает.
— Эта девушка с трупом должна отсюда куда-нибудь уехать.
— Вот сам ей и скажи, — ответила Лусия, указывая на Эвелин, которая тихонько плакала.
— Что ты думаешь делать, девочка? — спросил ее Ричард.
Она сокрушенно пожала плечами и шепотом извинилась за то, что доставила столько хлопот.
— Вот что ты должна сделать… — продолжал Ричард не слишком убежденно.
Лусия взяла его за рукав и отвела к пианино, подальше от Эвелин.
— Первое, что мы должны сделать, — это уничтожить улики, — тихо сказала она. — Это прежде всего.
— Не понимаю.
— Надо избавиться от машины и от тела.
— Ты с ума сошла! — воскликнул он.
— Ты тоже в этом замешан, Ричард.
— Я?
— Да, с того самого момента, когда ты впустил в дом Эвелин и позвонил мне. Нужно решить, где мы можем оставить тело.
— Полагаю, ты шутишь. Как тебе в голову пришла такая шальная мысль?
— Послушай, Ричард, Эвелин не может ни вернуться домой, ни обратиться в полицию. Ты хочешь, чтобы она возила за собой труп в чужой машине? И сколько так может продолжаться?
— Уверен, это можно уладить.
— С помощью полиции? Ни в коем случае.
— Отвезем машину в другой район города, и все тут.
— Ее тут же найдут, Ричард. Нужно время, чтобы Эвелин оказалась в безопасности. Думаю, ты отдаешь себе отчет — она страшно напугана. И она знает больше, чем говорит. Мне кажется, она боится именно своего хозяина, этого Лероя. Она подозревает, что ту женщину убил именно он, и теперь ищет ее, знает, что это она взяла «лексус», и не даст ей сбежать.
— Если так, мы тоже в опасности.
— Никто не знает, что девушка у нас. Отгоним машину подальше отсюда.
— Но тогда мы станем сообщниками!
— А мы и так уже сообщники, но, если все сделаем правильно, никто ничего не узнает. Никому в голову не придет связать это ни с нами, ни с Эвелин. Снегопад — это благословение Божье, и мы должны воспользоваться им, пока он длится. Выезжаем прямо сейчас.
— Куда?
— Откуда я знаю, Ричард! Подумай сам. Куда-нибудь, где холодно, а то труп начнет разлагаться.
Они вернулись к кухонному столу и выпили кофе, обсуждая возможные варианты без участия Эвелин Ортеги, которая бросала на них робкие взгляды. Слезы у нее высохли, однако она снова будто онемела; покорность свойственна человеку, жизнью которого всегда управляли другие. Чем дальше они уедут, считала Лусия, тем больше вероятности, что приключение закончится благополучно.
— Как-то раз я ездила на Ниагарский водопад и на границе с Канадой не предъявляла документов, да и машину никто не досматривал.
— Должно быть, это было лет пятнадцать назад. Сейчас спрашивают паспорт.
— Мы можем доехать до Канады, как говорится, в одно касание и оставить машину где-нибудь в лесу, в тех краях сплошные леса.
— В Канаде тоже могут опознать эту машину, Лусия. Это же не Бангладеш.
— Кстати, нам надо бы разобраться с жертвой. Не можем же мы бросить ее где попало, даже не зная, кто она.
— Почему это? — спросил Ричард озадаченно.
— Из уважения. Надо еще раз заглянуть в багажник, и лучше сейчас же, пока на улице не появились люди, — решила Лусия.
Они вывели Эвелин на улицу, можно сказать, силой, им пришлось подталкивать ее, чтобы она приблизилась к машине.
— Ты ее знаешь? — спросил Ричард, отвязав пояс и освещая внутри багажника фонарем, хотя уже занималась заря.
Он вынужден был повторить свой вопрос трижды, прежде чем девушка наконец решилась открыть глаза. Она дрожала, охваченная животным ужасом при воспоминании о том, что когда-то увидела на деревенском мосту, ужасом, уже восемь лет подстерегавшим ее в темноте, таким обжигающим, словно ее брат Грегорио находился тут же, на этой улице, в этот час, мертвенно-бледный и окровавленный.
— Сделай над собой усилие, Эвелин. Это очень важно — знать, кто эта женщина, — настаивала Лусия.
— Это сеньорита Кэтрин. Кэтрин Браун… — наконец прошептала девушка.
ЭВЕЛИН
Гватемала
22 марта 2008 года, в Страстную субботу, через пять недель после смерти Грегорио Ортеги, очередь дошла до его брата и сестры. Мстители воспользовались тем, что Консепсьон была в церкви, готовила убранство из цветов для пасхального воскресенья, и ворвались в хижину среди бела дня. Их было четверо, их можно было узнать по татуировкам и той наглости, с какой они появились в Монха-Бланка-дель-Валье на двух тарахтевших мотоциклах, привлекавших всеобщее внимание в деревне, где люди ходили пешком или ездили на велосипедах. Они провели в жилище всего восемнадцать минут; им этого хватило. Если соседи их и видели, то все равно никто не вмешался, и позднее никто не решился выступить свидетелем. Тот факт, что они совершили преступление именно на Страстной неделе — во время воздержания и покаяния, — еще годы
