– Все в порядке. Мы подождем на пляже, пока они не угомонятся, тогда вернемся и перенесем наш пикник ко мне. – Квин вывел Николь на тропку, ведущую к пляжу, и потянул ее дальше, к лунной дорожке на воде. – Последим отсюда. Когда погаснут огни, проскользнем обратно.
– Так мы прождем не один час, – заметила Николь.
– Хм. – Объятия стали плотнее. – И чем займемся, чтобы не скучать?
Луна скрылась за серебристой тучкой. Влюбленные приблизились к воде. Тишина, только плещутся маленькие волны и – намного громче – бьются два сердца. Белая пена защекотала пальцы на ногах Николь, потом холодная вода плеснула на щиколотки, и она собралась уже ахнуть, но не смогла. Ее рот был закрыт жадным, призывающим поцелуем. Тихое, страстное рычание в груди Квина будоражило кровь. Руки скользнули ниже, притянули девушку к мужскому телу, давая ей понять, как она подействовала на него.
– Со мной это делается каждый раз, когда я смотрю на тебя, – шепнул он прямо в ее рот. – Каждый раз, когда я думаю о тебе.
– Ты... ты часто думаешь обо мне?
– О, примерно каждые полторы минуты. Нет. Каждую минуту.
Пальцы подползли снизу к краю бюстгальтера. Колени Николь начали подгибаться, и она ощутила, что Квин опускает ее. Вместе они приземлились на песок.
– Прилив вот-вот доберется до нас, Мак, – предупредила Николь.
Ноль внимания. Только очередной нетерпеливый поцелуй и пальцы, добравшиеся уже до застежки. Через секунду она расстегнулась.
Подняв топик, Квин открыл ее груди приглушенному свету и наклонился, чтобы испробовать вкус отвердевшего соска.
Вцепившись в напряженные мышцы его плеч, Николь не могла удержаться, чтобы не прильнуть к нему.
Пальцы Квина поползли по бедру. Выше.
Прибой шумел, полизывая бедра Николь. Ей казалось, что ее нервы шипят и искрят; мощные волны боли и удовольствия прокатывались внутри нее. Николь тонула.
– Промокнем, – пробормотала она.
– Шш. – Квин поцеловал ее в губы. – Слушай.
Со стороны ее домика донеслись голоса:
– Смотри, Дэйв! Они оставили для нас обед, и какой романтический! Свечи и вино!
Лицо Квина в лунном свете приняло веселое выражение, и обоим пришлось приложить усилия, чтобы не рассмеяться. По ступенькам пробежали быстрые шаги.
Николь спрятала лицо на груди Квина.
– О, какая жалость. Твой ужин пропал.
Мужчина ответил ей поцелуями. Лоб. Глаза. Рот.
– Черт с ним. Закуской я уже насладился, теперь хочу основное блюдо. Пойдем ко мне. – Опершись на локоть, он занялся застегиванием бюстгальтера, неторопливо, не преминув забрать женскую грудь в ладонь. – Конечно, если ты и мой номер не ухитрилась сдать.
– Нет. Номер закреплен за парнем для рекламы гостиничного секса.
Квин сверкнул зубами и натянул поверх лифчика топик.
– Обожаю свою работу.
Глава десятая
Николь до сей поры не имела понятия, что ее тело способно не только говорить и приказывать, но и петь.
До двери они едва добрались. Мак несколько неуклюже повозился с ключами, но, как только они оказались внутри, вся неуклюжесть пропала. Не давая Николь шанса раздумывать, он повел ее к спальне, побуждая колдовскими поцелуями и не менее колдовскими руками.
Комната была освещена одними лишь стрелками лунного света, пробивающимися сквозь жалюзи.
– Моя юбка вся мокрая, – сообщила Николь.
– Значит, надо ее снять, – ответил он, проводя рукой по животу Ник и забирая в пальцы влажную ткань. – А знаешь что? Мои брюки тоже все мокрые.
– Их тоже нужно снять, – заявила Николь, дергая за поясную пряжку.
– Дамы вперед. – Он провел свою руку ей за спину и расстегнул молнию, не забыв поиграть открывшейся кожей ягодиц. – Когда я умру, не посыплешь ли ты мой пепел в ящик со своим бельем?
Николь хихикнула; юбка полетела на пол, и Квин принялся за верхнюю половину ее костюма, осторожно потянув топик через голову, целуя при этом ее груди.
– Никогда не видел ничего более прекрасного, – шептал он.
И Николь верила. Он закрыл ее рот своим, почтительно на этот раз, любовно. Знакомые искры побежали по ее телу, но чувство было другим, не тем исступлением, которое владело ею только что на пляже.
Другим. Это и называется «любить».
Легко, нежно он проводил линии на ее теле, следуя изгибам, бережно, будто в его руках бесценное произведение искусства.
– Мак, я тоже хочу чувствовать тебя.
Дрожащими пальцами Николь принялась расстегивать пуговицы. Рванула рубашку, насмешив его своей настойчивостью. Ник блуждала губами по загорелой коже, вдыхая солоноватый влекущий запах. Как он упоителен, как она наслаждается им! Вдохнуть и не выдыхать, не расставаться...
Тело. Больше тела. Высвободить его из брюк, вот так... под ними боксерские шорты – долой эти шорты!
– Николь. – В рокочущем голосе чувствуется мука. Он наклонился к ее рту. – Позволь мне любить тебя.
Она вздохнула в знак согласия, и все ее существо затрепетало от возбуждения. Когда Квин принялся плавно стягивать с нее трусики, ей захотелось подняться навстречу его руке.
– Моя Леди в Синем.
Она приподняла свои бедра, томимая торжествующим желанием. Не видя, ощутила губами, как он улыбается.
– Почему ты медлишь, Мак?
– Потому что я хочу кое-что тебе сказать.
Николь чуть расслабилась.
– Сейчас?
– Да. Именно сейчас. Я понял это сразу, как только в первый раз поцеловал тебя.
В Николь проснулось любопытство.
– Понял что?
– Что я знаю это.
Николь изучала его лицо, стараясь угадать, что означает это выражение. Или она ничего в людях не понимает, или он сейчас скажет ей правду. Чистую, ничем не запятнанную правду.
– Так что же ты знаешь?
– Что это ты, мисс Николь Уайтейкер, – ты моя единственная.
Николь уставилась на него, не в состоянии сообразить, о чем это он.
Единственная? Она не могла думать о значениях слов, сейчас она могла только чувствовать. Беспомощно отдаваться древнему инстинктивному ритму, возникающему, когда бедра касаются бедер, плоть добирается до плоти, мужчина – до женщины.
Ты моя единственная.
Слова эти продолжали звучать в ее голове, пока они поднимались и опускались, взбираясь все выше на американских горках, о которых мечтали с самой первой встречи, с первого момента, когда увидели друг друга. Быстрее, сильнее! Повторяя ее имя, Квин подбадривал ее, а она крепче оплела его ногами и поцеловала разгоряченную потную кожу.
