— Которая из гостевых комнат не занята? — спросил он, обращаясь ко всем.
— Сюда. — Леди Тарстон повела их по коридору, спокойно отдавая указания на ходу. — Нам понадобится чай, приготовленный по вашему особому рецепту, миссис Хенсон, и еще дрова для камина, Лиззи. Моя племянница и дочь уже вернулись с прогулки? Хилкокс, узнай, будь добр. Думаю, пора будить герцога и герцогиню Рокфорт. Он не может заставить ее спать вечно.
Мирабелла изобразила на лице подобие улыбки.
— Разве ты не отнесешь меня в мою комнату Вит?
Они оба знали, что ее спальня находится в фамильном крыле, на другом конце дома и к тому же на втором этаже.
— Отнесу, когда доктор…
— Мне не нужен доктор, Вит, — отрезала она. — Не надо нести меня в мою комнату. Я просто дразню тебя.
— Надо или нет, дразнишь ты или нет, будет тебе и врач, и твоя спальня, — сообщил он, переступив порог комнаты для гостей.
Она не стала спорить. Ей не дали такой возможности. Как только он бережно положил ее на кровать, леди Тарстон, миссис Хенсон и несколько кудахчущих служанок сразу же выпроводили его за дверь.
— Благодарю, ваша светлость. Дальше мы сами справимся.
— Я не сомневаюсь в этом, миссис Хенсон, но…
— Негоже вам быть здесь, пока мы будем осматривать ее раны, ваша светлость.
— Я их уже видел, Лиззи. Я хочу, чтобы доктор…
— Это всего лишь вывихнутая лодыжка.
— Все равно…
— Вон! — прикрикнула леди Тарстон, подкрепив приказ резким толчком, после которого Вит оказался за дверью.
Когда его прогнали из комнаты, Вит немного постоял в коридоре, испепеляя дверь сердитым взглядом, и ушел.
Он не собирался мерить шагами холл, словно какой-то влюбленный юнец, в надежде услышать хотя бы обрывки новостей.
Он направился в свой кабинет, чтобы угоститься доброй порцией бренди.
Возможно, даже двумя порциями.
Может, он вообще не станет наливать бренди в бокал, а выпьет прямо из бутылки. Все, что угодно, лишь бы стереть из памяти истекающую кровью Мирабеллу у подножия крутого холма.
Вит вспомнил, как сжалось от боли сердце в груди, как паника эхом отозвалась в нем, когда он увидел, что ее нет. Облегчение, испытанное им после того, как он нашел ее в сознании и относительно невредимую, было почти невыносимым. Как и желание обнять ее, убаюкивать, целовать и ласкать, пока гримаса боли не исчезнет с ее лица.
Это была, как решил Вит, совершенно естественная реакции на женские страдания. И, поборов панику и сделав все от него зависящее, Вит не видел смысла больше рассуждать об этом.
Нельзя сказать, что его это смутило. В том-то и дело: ведь то, что произошло потом, когда первый страх за нее прошел и он взял ее на руки, смутило его куда сильнее. От Мирабеллы веяло нежностью и теплом. Она прижалась к его груди и обняла за шею. От нее пахло землей и розами.
И в третий раз за прошедшие два дня Вит почувствовал к Мирабелле то, что мужчина чувствует к женщине. Не к ребенку, не к гостье, злоупотребляющей гостеприимством, а к женщине.
Вдруг он захотел прикоснуться к ней не только, чтобы утешить, захотел слышать, как она стонет и вздыхает не от боли. Точнее, от боли совсем иного рода.
Вит представил, как повалит ее на мягкую траву, снимет разорванное платье и коснется ее тела. Он вообразил, как поцелует ту манящую родинку над ее губой, затем ушко и шею, спускаясь все ниже и ниже.
Он задумался, была ли на ней та голубая атласная сорочка.
Когда она выгнулась в его руках, его взгляд упал на вырез платья, и один только вид нижнего белья вызвал в нем желание обладания и… изрядную долю самоосуждения.
Она же ушиблась, черт побери. А он предается эротическим фантазиям о том, как овладеет ею в грязи! Нет, у него гораздо больше самообладания.
И уж точно гораздо больше достоинства.
Изнывая от тревоги и страсти, он толкнул дверь в кабинет и сразу направился к буфету.
— Не слишком ли рано для этого?
Вит даже не обернулся, услышав голос Алекса.
Его лучшему другу не требовалось приглашение, чтобы зайти в комнату и занять свое любимое место у камина. Он бы только посмеялся над этой условностью. Вит наполнил свой бокал.
— Бывают дни, когда время измеряется ощущениями человека, а не стрелками часов. А по моим подсчетам сейчас уже, — Вит глубоко вздохнул, — завтра.
Он поднял бокал, но прежде чем успел сделать глоток, в памяти всплыл образ отца, от которого еще до обеда несло спиртным. Вит поставил бренди на место.
— Дьявол!
— Почему бы не приказать принести что-то другое? — спросил Алекс, присаживаясь.
— Потому что я не хочу ничего другого. — Вит метнул на него сердитый взгляд. — Тебя разве не беспокоит состояние Мирабеллы?
— Беспокоит, поэтому я поговорил с одной из горничных. Вывихнутая лодыжка, да? — Алекс одарил его снисходительной ухмылкой. — Тебе не кажется, что ты слишком бурно реагируешь?
Вит насмешливо поднял бровь.
— А как чувствовала себя Софи сегодня утром? Алекс теперь улыбнулся уголком рта.
— Туше! Но Софи моя жена. Мирабелла же для тебя — как бельмо на глазу.
— Значит, я должен радоваться, видя, как она страдает?
— Ничего подобного, — спокойно заверил его Алекс. — Но я думал, что ситуация покажется тебе немного комичной.
— Тебя забавляют ее страдания? — холодно спросил Вит.
— Нет, а вот то, как ты несешь чертовку на вершину холма и еще полдороги до дома, — невероятно смешно. Не могу представить себе рыцаря в сверкающих доспехах, менее подходящего на эту роль.
Вит вспомнил, как ему эта роль понравилась, и — о, ужас! — жар смущения поднялся из груди и расползся по шее. Алекс откинулся на спинку стула.
— Что такое, ты… краснеешь, Вит?
— Черта с два! — «Пожалуйста, Боже, пусть это будет правда».
— Как бы не так! — парировал Алекс и запрокинул голову от хохота. — Я не видел, как ты краснеешь, с тех пор, как мы были детьми.
— Я не краснею, — процедил Вит. Мужчины, черт побери, не краснеют!
— Прошу прощения, — сказал Алекс с наигранной (и неубедительной, поскольку он все еще смеялся) учтивостью. — Я с детства не видел, как ты покрываешься румянцем.
— Я твое лицо тоже с детства не разукрашивал. Тебе напомнить, как это было?
Алекс поднял руку в знак примирения.
— Звучит заманчиво, но, если мы устроим кулачный бой, твоя мать нам головы оторвет.
— Она оторвет голову мне. От твоей мало что останется. Между ними снова возник дух соперничества, который возникает только между братьями. Алекс храбро улыбнулся.
