себя от посягательств прекрасной и богатой Анны. А потом жизнь войдёт в прежнюю колею, чтобы окончиться совсем скоро. У Анри не так много времени, чтобы успеть покуражиться перед неминуемой смертью и поиметь столько хорошеньких субреток и их госпожей, что никому ещё не удавалось, даже самому графу Казанове!
Глава 8. Замок Санси
Три лье верхами мы преодолели быстро. Когда замок – серый, хмурый, но ухоженный и блестящий новой крышей на башнях – показался из-за леса, я решила немного передохнуть, обдумать своё положение и подкрепиться припасами, которые дала мне заботливая Элиза в дорогу. Разделив хлеб и сыр с Соланж, я подставила лицо майскому солнцу и закрыла глаза.
Не помню, кто именно сказал мне эти слова, но они навсегда остались в моей памяти.
Ненависть заставляет нас двигаться вперёд, но мы не достигаем цели, потому что стоим на месте.
Всё остальное – лишь видимость. Только любовь поможет преодолеть трудности. Но разве сейчас я могу любить кого-нибудь? Нет, я люблю своих братьев и сестёр, люблю Жаннину и Ивона, но это само собой разумеющееся. Соланж? Я не знаю, как к ней относиться. Пока она мне кажется всего лишь обузой. Всё, больше мне любить некого. И цели своей достигнуть я смогу, только лишь подогревая в себе ту ненависть, которую испытываю к фальшивому дяде Августо и к герцогу де Санси, которые отняли у меня всё, что осталось от родителей и от предков.
И когда я осуществлю свою месть, то вымолю у бога прощение, а потом смогу, наверное, полюбить кого-то ещё.
– Смотри, там кто-то едет, – сказала девочка, вытерев рот ладонью.
Я глянула на дорогу, прикрыв глаза от солнца рукой. Бородатый крестьянин в соломенной шляпе на телеге. Телегу тянет старая, но ещё бодрая серая лошадка. И тянет она её в сторону замка.
Вскочила, махнула рукой:
– Эй, добрый человек!
Крестьянин натянул вожжи и пристально оглядел нашу троицу: меня, Соланж и кобылу. Крикнул:
– Чего сударыне надо?
– Ты едешь в замок?
– Так в замок, куда ж ещё? Везу поросят для кухни его светлости герцога.
– Погоди, мы с тобой! – я кивнула Соланж: – Давай, быстренько в седло!
Подсадив её, я быстро повела лошадь под уздцы к телеге, сказала крестьянину:
– Хорошо живёт герцог, поросят ест каждый день, небось!
– Дак не жалуемся, – солидно ответил мужчина. – А тебе чего надо в замке? Работу, что ль, ищешь?
– Именно так.
Я пошла рядом с телегой, пытаясь разговорить старого работягу:
– А что же, есть место в замке? Я работы не боюсь.
– Детей у герцога нет, а служанкой ты вряд ли поступишь. Какая из тебя служанка, за лье видать, что ты из благородных.
– Служанкой и хочу, а могу и на кухню. И прачкой могу тоже. Да я всё умею, даже корову доить!
Он закряхтел, заквохтал, как старая курица, и я поняла, что крестьянин смеётся. Гордо вскинула голову, добавила холодно:
– Да к чему перед тобой себя нахваливать. Укажешь мне на экономку, ей всё и скажу.
– Экономка у его светлости строгая, – покачал головой старик. – Может и погнать собаками!
– Надеюсь, до этого не дойдёт, – усмехнулась я. Не допущу, чтобы меня гнали из замка собаками. Мне надо обязательно просочиться в этот замок и войти в доверие экономки… Нам надо: мне и Соланж.
Крестьянин промолчал, всё качая головой, и только причмокнул на лошадь, чтобы двигалась быстрее. Я села в седло позади моей маленькой компаньонки, приспособив шаг кобылы под скорость телеги. Так вместе мы и въехали под сень крепостных ворот.
Когда я оказалась в первом дворе замка, что-то в груди защекотало, засвербело. «Кошки шкрябают», – так говорила Жаннина, когда ей было грустно. Мне тоже стало грустно, но и радостно одновременно. Так выглядел когда-то первый двор нашего Ланселя! Шумный, гомонливый, суетливый. А теперь запущен и заброшен, зарос травой… Здесь же кипела жизнь. Слуги и служанки были заняты делом, тут же точильщик с залихватски закрученными усами правил кухонные ножи под присмотром унылой носатой бабы, одетой в белый передник поверх серого платья.
К ней-то я и направила кобылу, спешилась и обратилась как можно вежливее:
– Добрая госпожа, скажи мне, можно ли найти работу в замке?
Баба глянула на меня, шмыгнула длинным мясистым носом и прогундосила:
– Ну, допустим. Чего делать-то умеешь?
– Убирать, кухарничать, за скотиной ходить.
– Ты? За скотиной? Не смеши меня! – фыркнула баба. Точильщик хмыкнул, проверяя нож на остроту:
– Цирк да и только.
– Где я могу найти экономку? – спросила, потеряв терпение. Что толку болтать с прислугой, если мне нужна та, которая ею управляет? Баба сразу потеряла ко мне интерес и махнула в сторону двери в одной из башен первого двора. Я протянула руки к Соланж: – Пойдём, милая.
Вдвоём мы поднялись по трём ступенькам и попали в круглую залу, где молоденькая горничная методично натирала высокое зеркало на стене. Я обратилась к ней:
– Скажи мне, где найти экономку?
– Мадам Трикотан, должно быть, на кухне, – ответила девушка, не отрываясь от своего занятия, только глянув мельком на меня. – Поторопись, она собиралась в деревню искать прачку для замка.
– О, я как раз по поводу места! – обрадовалась. – А где кухня?
– Вон туда иди и не промахнёшься, – горничная махнула вглубь залы, и я, взяв Соланж за руку, направилась в указанную сторону. Низкая дверь в арочном проходе снова напомнила мне Лансель. Даже сердце сжалось… Как часто я бегала в самое тёплое и самое вкусно пахнущее место моего родного дома! Какой высоченной и широченной казалась мне такая дверь! Когда мы вырастаем, вещи и предметы будто уменьшаются, и ничего уже не пахнет так же заманчиво, даже…
Тыквенный пирог!
О господи, точно такой же пирог готовила по пятницам Клодетта, наша толстая и добрейшая кухарка! Этот запах навсегда врезался в мою память, потому что мне всегда доставался малюсенький пирожок, который Клодетта пекла специально для «сладенькой булочки нашей», как звала меня прислуга. И долгое время я верила, что кухарка делала его в тайне от маменьки, ибо ритуал поглощения тыквенного пирожка сопровождался большим секретом и перемигиваниями с Одеттой, горничной. И только потом Жаннина открыла мне глаза. Конечно же, маменька всё знала, но играла в эту невинную игру, которая доставляла удовольствие не только мне, но и всем окружающим…
Это воспоминание размягчило меня, и я вошла в кухню с улыбкой. Пожилая женщина в длинном синем бархатном платье и в белоснежном чепце с накрахмаленными кружевными оборками и длинными лентами перебирала клубни брюквы, ворча при
