беспокойся. Мои ребята о нём позаботятся.
— Не опоздали бы…
— Осечки не будет. — Парацельз свёл лохматые брови. — А насчёт прокуроров я тебе совет дам.
Дьякушев заинтересованно заходил вокруг, хлебая коньяк из бокала.
— Помирись с обоими, — усмехнулся Парацельз. — Труда тебе это не составит. Пусть народ видит, что власть в одной руке с законом.
— Ну допустим. А дальше?
— Сам же говорил. Дальше загадывать пока не станем.
Истины не всегда делают нас свободными
В кабинете их было двое.
— Военному прокурору замолвить словечко? — Выслушав все тревоги Ковшова, Галицкий взялся за аппарат. — Мы с ним знакомы немного, думаю, моя просьба не помешает справедливо во всём разобраться.
— Спасибо, Аксентий Семёнович, не надо, — не отвёл глаз Данила от выразительного взгляда прокурора области.
— Подумай. Человек он, конечно, суровый, но в обиду не даст. Если что не так, заставит до сути дела добраться, сам знаешь, бюрократов и серости у нас хватает, железной метлой гоним, а они, как тараканы, из щелей лезут: и блатные, и готовые по чужим спинам лишь бы вверх!..
— Нет, — скрипнул зубами Ковшов.
— Изменилось многое в прокуратуре, а в Генеральной особенно, — отвернулся к окну Галицкий. — Баженова в отставку проводили, засобирались за ним и другие заслуженные бойцы. Все — участники Великой Отечественной, основатели наших славных традиций. Ты же знаешь, стоит подняться командиру — за ним вся его команда. А на их место — молодёжь. Хорошо, если сумели подготовить людей себе не хуже, но часто проскакивают верхогляды, карьеристы, а то и откровенная мразь. Попадётся в стадо одна паршивая овца, а мнение нехорошее у народа складывается обо всех, вот и рождаются пословицы: «Закон что дышло: куда развернули, то и вышло…» — Галицкий мрачно замкнулся, но скоро отошёл и постучал кулаком по крышке стола. — А знали бы люди, как мы боремся, как истребляем то самое дышло! Но не придаём гласности! Боимся лишний раз народу дрязги показать… Как же! Запрещено негодяев на вид ставить, мы же самое могучее, самое чистое государство всю жизнь строили. И построили!.. Треть республиканских прокуроров стронулись с мест, процентов двадцать пять областных и несметное число районников… На коллегии Генпрокурор до нашего сведения доводил. Перестройка, мать её!..
— Так это же настоящая гибель прокуратуры! — вскинулся Ковшов, забыв про собственную беду. — Повальное увольнение профессионалов. Можно сказать — выбивается золотое ядро, мозг прокуратуры!..
— Честь и совесть, — задумчиво добавил Галицкий.
— За что же они нас так? На главенство в стране мы никогда не покушались, таких подлостей, как НКВД Ягоды, Ежова, Берии, не допускали; наоборот, борьбу с ними вели и нещадно страдали. Выходит, голову государственного органа, самого преданного народу, пытаются засунуть под гильотину?!
— Перед отъездом из столицы попрощались мы с Баженовым, ты же знаешь, дружили мы с ним, ну, выпили по рюмочке, я тогда и развязал язык на эту тему — не сдержался. А он мне ответил, что сам допытывался не так давно у нашего Генерального: что, мол, происходит, что творится, куда катимся?
— И что Рекунков?
— Забыл Александра Михайловича?
— Да не так уж часто встречаться с ним приходилось. Больше сплетни да молва народная, а непосредственно слышал только его выступления на конференциях или на кустовых собраниях. У Баскова в институте по повышению квалификации учился, он один раз перед нами — первыми заместителями — выступал. Впечатление произвёл незабываемое. Помню, рядом со мной коллега разболтался с соседом, неосторожно обсуждая какую-то его фразу. Так Рекунков его засёк, застекленел взглядом и слова не успел сказать, тот сам вскочил на ноги и вытянулся перед ним, словно провинившийся рядовой. «Беседуем?» — спрашивает. Тот язык проглотил, и по́том лицо залило враз, красным, как варёный рак, сделался. «Если интересное что — поделитесь. Я послушаю». Тот так ничего и не смог вымолвить. А Рекунков его добивает без гнева и ярости, по-доброму ведёт поучения: «Из Калуги вы… первый зам. Как там у вас в Калуге с преступностью? Молчите? Выросли вы в два раза. А причины назвать можете?.. Что думаете предпринять, вы же следствие курируете?» Бедняга, подталкиваемый и сзади, и справа, и слева, обрёл наконец дар речи, но открыл было рот, а Генеральный его осадил: «Как завершите обучение, десять дней вам на анализ причин и выработку предложений по ликвидации прорех. Лично доложите мне на коллегии». Зал притих, но ропот по нашим рядам побежал. «Хорошо, — оглядев нас, Рекунков поднялся с места. — Сам приеду к вам, в Калуге коллегию проведу. Устраивает?» Зал обмер и притих — всем было известно: если Рекунков едет куда-то с проверкой, значит, добром это не кончится. И сразу бедолаге посыпались сочувственные советы: сухари суши, готовь сани на Аляску и так далее…
— Да, суров Александр Михайлович, но отходчив, — кивнул Галицкий. — Таких легенд о нём много ходит до сих пор; а теперь слух пошёл, что засобирался в отставку и он. Не по доброй воле, конечно. Нашлись вожди, попросили…
Они помолчали.
— Так что же ответил он Баженову на его вопрос? — напомнил Данила.
— Рекунков-то?.. Посоветовал газеты сквозь строчки читать; сразу, мол, докопаешься сам до сути.
— И всё-таки?
— Оказывается, перестройка невозможна без обновления кадров. Читал, надеюсь, книжку Горбачёва «Перестройка и новое мышление»?
— Последнее время про книжки и вспомнить некогда, — сознался Данила. — Да и не увлекаюсь я этой тематикой, иногда для разгрузки перед сном возьмёшь в руки Антон Палыча или Тургенева, и те выпадают через десять — пятнадцать минут.
— Вот это плохо, — хмыкнул Галицкий. — Политикой и экономикой надо постоянно интересоваться.
— Надо… Но где время взять?
— Я вот возьмусь за ваше политобразование сам, если… — Галицкий поднял глаза на Данилу и смолк, задумавшись о своём. — Перебил ты меня, Данила Павлович. А Горбачёв ведь всерьёз затеял перестройку. И ладно бы с алкашами боролся, с бродягами, виноград под корень рвал, он ведь задумал всех нас, стариков, смести прочь под одну метлу; тогда, мол, новое мышление и родится. Рекунков попробовал возражать, так Горбачёв с ним даже не встретился, до итоговой нашей коллегии не снизошёл, всё в колхозы да в совхозы: «главное — на́чать», потом — «ускорить», а там само собой явится… Только, уверен я, не знает он сам, что вырастет. Боится вопросов нашего Генерального, которому много известно, о чём простой люд и не догадывается.
— Интересно…
— Сам-то понимаешь, чего партийная власть пугается?
Данила мог бы порассуждать, но промолчал, только подметил для себя — здорово изменился прокурор области за короткое время, другим стал, побывав в Москве.
— Боится власть в глаза народу взглянуть. Правду скрывает.
