— Ксюша! Я поняла тебя, — прикрывая глаза, откинулась на подушки мама: — Я к нему отношусь с огромным уважением. И узнав за это время, и даже в силу его профессии — тяжелой, мужской, и да — как…
— … к несчастному ребенку. Но он мужик, мама! И вот эта его инвалидность — тот же враг. Да Маресьев танцевал без ступней, мам, ты же помнишь — через слезы и дикую боль… мы можем только догадываться — какую, но он танцевал до кровавых мозолей! Отмачивал культи в холодной воде, снова пристегивал протезы и шел танцевать, чтобы комиссия допустила его летать на истребителе — не абы чём! — выдохнула я и уже спокойнее сделала вывод: — Слабоваты их мужики против наших. Шестая рота, атака мертвецов в первую мировую… Слабо им. Этот их темперамент, закидоны — они только на рывке. А ты попробуй, как Маресьев — месяцами… через пот, боль и слезы, ради великой цели?
— Ксюшка… — тихо проронила мама.
— Да я понимаю все, извини. Но только то, что у вас двоих — оно того стоит. А тут — проститутки… Ладно, мам, меня несет что-то… будто пьяная — от впечатлений, наверное. Хотела спросить о твоей работе — ты же не знаешь арабского?
— Ну-у, — рассмеялась с облегчением мама, — я же занимаюсь коррекцией с русскоговорящими детьми, через русскую речь. Платят очень хорошо. Просто сидеть дома — скучно, да и должна же я хотя бы попытаться компенсировать мужу двадцать семь тысяч долларов штрафа?
— Ужас, мам, — хохотала я, пряча лицо в ладонях: — Это просто немыслимо! Из каких соображений и кому пришла в голову именно такая сумма? Почему сразу не миллион? А можно, я обниму его завтра и расцелую за тебя? Это можно?
— А он в ответ начнет растроганно раскармливать тебя, как меня в свое время, — поддержала она меня.
— Ты доходяга была, тут я его понимаю, — хихикала я, — женщина должна быть мягкой, да?
— Вот и посмотрим — какой ты отсюда уедешь, доходяга? Особенно после сладостей Аннуры. Это через два дня… свежеприготовленные они особо вкусные. Готовься, там тако-ое: холодные щербеты — мятный, лимонный, нуга… особенно темная — с лавандовым медом…
— Стоп, — поднимала я руки в арабском жесте отрицания, — дальше не нужно. Я уже согласна — женщина должна быть мягкой.
Первый раз за эти месяцы я смеялась. И улыбалась просто так — не заставляя себя из вежливости или для Яны. Мне было хорошо.
А этой ночью я поняла, что мне нормально без Вадима. Там — дома, рядом с ним было трудно и плохо… напряжно — точнее не скажешь. Сейчас я не скучала по нему, говорила по телефону спокойно, не рвалась увидеть или выяснять те самые клятые подробности… Мне хотелось, чтобы вот так, как у мамы… или никак. Вряд ли стоило надеяться на чудо, поэтому, скорее всего — никак. И пускай! Это лучше, чем жить с постоянным чувством вины и без доверия.
Слезы противно стекали по вискам за уши. Я слепо таращилась в темноту спальни — ночи здесь такие… чернильно-темные. А звезды — огромные и удивительно яркие! Голубые и желтые! Ночное небо — почти без темных пятен, потому что везде они — частой россыпью или крупными созвездиями. И пение цикад, и запахи сада, и тихая восточная музыка — фоном… А в доме прохлада от кандея — спи, не хочу. А мне не спалось, а плакалось о том, чего у нас с Вадимом уже никогда не будет хоть ты тресни — просрали оба. Вот так сказать — очень некрасиво, но очень точно. Ушло доверие, ушла чистота из отношений, та самая — святая. Изгваздано, испачкано, испорчено! Безвозвратно…
Глава 11
Потихоньку потекли дни. Тот — первый, словно выпотрошил меня. После него я сдулась, как воздушный шарик, притихла и будто бы стала такой, как всегда. А дальше происходило, собственно, то, за чем я и прилетела сюда — отдых, общение…
Продолжались семейные обеды с Джаухаром. На ужин он никогда не приходил, да и ужином наши с мамой легкие перекусы трудно было назвать. Но несколько раз я замечала его в сумерках. Он и не прятался — наверное, просто приходил взглянуть, чем мы занимаемся. Или скучал по маме, но тут уж… Увидев, что я заметила его, кивал и молча уходил.
Днем были интересные беседы об их истории, о достопримечательностях, которые мне стоило бы увидеть. Об исламских святынях речи не шло, а из того, что предлагалось мне, не хотелось ни трехсотметровых небоскребов, ни развалин старинных крепостей в пустыне. Вот на саму пустыню я взглянула бы, а еще — на океан. Хотелось увидеть и фонтан, которому не было равных в мире — с высотой струи больше трехсот метров, но для этого пришлось бы ехать аж в Джидду, на Красное море. Еще были национальный парк, удивительный мост, старая крепость…
Но все это потребовало бы времени Джаухара — женщины здесь не имели права перемещаться одни, без мужа или родственника-мужчины. Такого сопровождающего называли здесь махрам — опекун. Моим опекуном на время пребывание в этой стране являлся Джаухар. Как-то он сопровождал нас даже в торговый центр — одиноким женщинам вход туда заказан, а поездки на общественном транспорте вообще запрещены. Мама воспринимала все это спокойно, а я извертелась вся, зная, что ее муж терпеливо ждет нас возле каждого отдела. Не хотелось уже ничего, хотя глаза разбегались от красоты нарядов и тканей, из которых они были сшиты. Наскоро прикупив пару платьев для меня — широких и свободных, пару шарфов и кое-что для Яны, мы вернулись домой.
— Насколько все это серьезно, мама? — нервно интересовалась я, вспоминая укутанных по самые глаза женщин, одетых в черную абайю. Часто они ходили группками и обязательно — мужчина при них, как пастух при стаде. Случались видеть и цветные, светлые одежды, как у нас с мамой, но редко. Но это местные жительницы…
— А для иностранок существуют какие-то послабления?
— Севернее все не так строго даже для своих. Просто не стоит нарушать местные запреты, Ксюша, это же не сложно — закрытая одежда и платок, когда выходишь из дому, и еще мужчина рядом. Иначе — да, может быть серьезно. Были случаи расправы и над женщинами-иностранками. Оскорбление традиций карается тюремным заключением, даже побиванием камнями… Так что мы просто не будем делать того, что здесь считается преступлением. Я далека от всего этого, у меня свой круг общения и свой дом, за меня отвечает и защищает меня муж. А все непривычное, и даже страшное где-то там… но тигра за усы лучше не дергать.
В процессе обсуждения достопримечательностей оказалось, что Персидский залив — даже не совсем океан. Он очень мелкий и той самой волны — мощной и буйной, на его побережье не увидеть, разве что в шторм. Солончаки и песчаные равнины незаметно сливаются с водой и особой красоты в этом нет, разве что для ценителей дикой пустынной природы. Аравийский полуостров вообще почти весь — голимая пустыня или засоленные болота у моря.
Мама улыбалась и кивала, слушая нас. Она уже побывала во многих интересных местах, многое успела увидеть. И когда Джаухар какой-то раз ушел, сказала мне:
— Слишком много усилий, Ксюша, чтобы увидеть высокий столб воды — расстояние, жара… Без меня тебе будет неинтересно, а это значит — тащить и Янку. Пускай подрастет, потом поездим везде и посмотрим все, до чего только дотянемся.
