мало слишком вас, чтобы врагу мощному и многочисленному противостоять.
— В этом ты прав. Мало нас осталось, было больше, но не все смогли пережить тяготы пути нашего. Оттого и идти приходится долго, да со всеми предосторожностями. Вот тебя встретили, неведомый человек. А что ты делал в Оптиной Пустыне и что с ней приключилось?
— Погибла моя семья, а я сам заблудился и вышел к ней, меня приютили, а потом напали мертвяки и в битве все полегли, один я и выжил. А Пустынь сожгли сами раненые, мертвяками дабы не уподобляться своим образом и подобием бесам богопротивным, и не становиться нечистью глумливой, не быть врагом с этого момента и до конца жизни всему роду человеческому. Тяжкий крест они подняли, да руки у них не дрогнули, так и взошли к Богу через Голгофу огня очистительного.
— Да, не ожидал я такого. Спасибо за твой рассказ, путник. Скажи только мне, как на духу, признайся, не обманывая, тебя кусали черти смертоносные?
— И кусали, и царапали, и грызли, но не смогли из меня сделать ирода нечеловеческого. Я всё равно остался человеком и человеком же умру. Не хочу по-другому жить. Лучше так, чем никак. Можете проверить.
— Я вижу это и чувствую, литвин. Святой крест говорит мне о том, что слова твои идут от сердца, а не от разума, а всё, что идёт от сердца, то и есть правда, хоть горькая, хоть сладкая, хоть безжалостная. Правда, она либо есть, либо её нет. Поэтому на тебя так странно отреагировала святая магия. Теперь я многое стал понимать. Ну, что же, братия, давайте примем к своему костру этого отрока, верю, что не обманывает он и способен помочь и принести помощь нашим страждущим сердцам. Но прочитай молитву отцу нашему!
Вадим сначала хотел пожать плечами, но сам себя успел мысленно одёрнуть. Молитва, которую он хорошо изучил в Пустыни, сама напросилась на язык, и он протяжно, как и учили, прочитал «Отче наш», затем «Молитву Пресвятой Богородице» и, чтоб уж наверняка, «Псалом 90».
— Я верю тебе, литвин. Нечисть или нелюдь не смогла бы их прочитать, да ещё и наизусть, да три подряд. Боятся они слова Божьего, это, как признать, что он есть и он выше их. Того они не признают никогда! Что же, нелёгок был твой путь, но и нас наш изрядно утомил. Присаживайся к костру и вкуси с нами пищу нашу. Потрапезничай, чем Бог послал.
— Я сейчас, только мешок заберу, — и Вадим исчез в темноте, чтобы появиться у костра ровно через минуту. Монахи уже убрали сабли, но всё равно переговаривались между собой и переглядывались. Появление Вадима с мешком их не удивило, хоть все и изрядно напряглись. А когда он тоже стал доставать продукты, послышались одобрительные возгласы.
Старший монах осенил хлеб размашистым крестом, потом понюхал, попробовал на вкус и положил ко всем остальным продуктам.
— Трапезничаем, братья, то добре!
Монахи приступили к еде, а вместе с ними и Вадим. Еды оказалось не много, и скоро со всеми продуктами было покончено.
— А сколько же ты упокоил мертвяков, добрый молодец? — снова спросил Вадима старший монах, как только трапеза завершилась.
— Я их не считал. Полсотни, может, больше сотни. Не помню, по-разному всегда было. Давеча двоих пришлось упокоить, но сейчас я никого не чувствую.
— А ты можешь их чувствовать?
— Иногда, когда они совсем близко.
— Понятно. Ну, что же, если это правда, то нам сильно повезло.
— Я бы вам советовал в село вернуться, что неподалёку отсюда. Это вотчина какого-то Хрипуна. А по тракту поляки постоянно ходят, да казаки, не ровен час, поймают и всё отберут.
— У нас нечего отбирать, воин. А то, что для нас важно, неважно для них.
— Возможно, но в селе формируют отряд, чтобы без проблем дойти до Москвы, вы можете присоединиться к нему и переждать в селе.
— А ты тогда пошто не переждал?
— Да они меня всё время подозревают в чём-то, пленить хотят. А я своё оружие никому не отдам. Что моё, то при мне и останется.
— Ну, ясно, так всегда бывает. То есть, советуешь, не идти в Москву одним?
— Да, лучше дойти до села и в нём остаться, пока весь отряд не соберётся и тогда уже всем вместе поехать. Да и подводы будут, всё не пешком идти, и потом, много чего легче будет перенести.
— Подумаем. Но на то утро будет, а утро вечера мудренее.
Перед тем, как укладываться спать, стали распределять дежурство. Вадим, достав клыч, вызвался дежурить первым, хотя его никто об этом не просил. Ему пока не доверяли, это понятно, и Вадим, пожав плечами, набрал лапника и, улёгшись на него сверху, заснул.
Снилось ему разное. Сначала старая ведьма, шепчущая слова заклинаний над парящим котлом, потом Роксолана, что в образе лисы бегала по лесу, охотясь на мышей. А после них приснилась неведомая девица, которую он мельком видел в Козельске. Она стояла на высокой стене в длинном, богато изукрашенном платье и всматривалась вдаль, и вдруг, повернувшись к нему, стала расплетать свои длинные красивые волосы, что блестящей мягкой волною, окружили её гибкий и тонкий стан и…
Дальше сон прервался, и Вадим резко проснулся, как будто бы от толчка. Его никто не трогал, он спокойно лежал на месте, вокруг царила тишина, но всё равно что-то мешало ему заснуть. Вадим взглянул на небо, до утра осталось немного. Он приподнялся и осмотрелся. Очередной дежурный монах сидел неподалёку от них и клевал носом, остальные спали.
А чуть поодаль в темноте кто-то затаился, готовясь напасть. Кто именно, издалека Вадим не рассмотрел, он просто чувствовал чужое присутствие. Привстав с места, он заметил странную картину: какая-то мелкая нечисть насылала дремоту на стража, а в это время трое бесов, а это были именно они, тихонько подкрадывались к остальным. Их намерения были очевидны и уже практически естественны.
«Вот уже и нежить объединяется, глядишь, и размножаться скоро начнут, сволочи…», — подумал Вадим. Бесы ему показались тоже не совсем привычными, какими-то другими, необычными. Прятаться умеют, маленькие, ростом ниже, чем обычные люди, но более сильные и подвижные. Это чувствовалось по их движениям, повадкам, скрытности передвижения, в общем, настоящие хищники от человека.
Они ещё не заметили, что один из путников их увидел, и осторожно подкрадывались к спящим. Вадим оглянулся: все спали крепким
