всё затихло, он незаметно подполз и утянул небольшой мешок, где лежали хлеб, соль и ещё что-то. На том и успокоился, исчезнув в темноте.
Жратвы раздобыл, теперь можно и в путь.
Остаток ночи он провёл, заснув в каком-то кустарнике. Что его самого удивляло после всех проведённых дней и ночей в лесу и поле, так то, что его ни разу не кусали клещи. А клещи — ещё та проблема, особенно, если они являются переносчиками какой-нибудь жёсткой бяки. Колбасит будет не по-детски, а то и дураком можно остаться на всю жизнь. Но здесь такого он не испытал, видимо все клещи его боятся больше, чем он их.
Утром Вадима разбудил соловей. Вынув из волос листья и веточки, он быстро позавтракал и двинулся в путь, вскоре выйдя к основному тракту, но не пошёл по нему, а стал двигаться параллельно. Шёл он так почти до обеда и, отыскав укромное место в какой-то лощине, разжёг там костёр.
Порывшись в мешке, он бросил в котелок гречневой крупы, сварив её вместе с грибами. Грибная каша, хоть и без мяса, оказалось очень приятной, ведь его организм сильно изменился и стал ближе к лесу и его обитателям, а значит и любая пища, что дал лес, усваивалась гораздо лучше, чем раньше.
Многие не знают, что есть фунгоядные расы, а есть те, для которых любые грибы — это яд. Не зря у немцев во Вторую мировую указание было: не есть грибы у местных ни в каком виде. Разные мы, разные. Покончив с обедом, Вадим проверил запас продуктов и оружия и, закинув мешок за спину, направился к тракту, бодро шагая навстречу новым приключениям.
Глава 8
Монахи
Продвигался по лесу Вадим намного медленнее, чем по тракту. По дороге идти легко, а вот пробираться между деревьями, при этом внимательно прислушиваясь и приглядываясь, оказалось сложнее, зато и безопаснее, благодаря чему он первым увидел встречный небольшой отряд, и сразу же нырнул в густую поросль лещины, оставшись незамеченным.
Дружинники проехали, а вслед за ними прошёл ещё один крупный отряд. Дорога опустела. Вадим прислушался, вокруг стояла тишина, и он решил не шарахаться по обочинам, а смело вышел на дорогу и двигался по ней почти до самой темноты, когда чувство осторожности велело ему всё же вновь нырнуть в чащу леса. Зарослей Вадим не опасался, после того, что произошло в Чертовой чащобе, лес стал ему почти родным, и он многое для себя в нём понял и прочувствовал.
Через какое-то время ему пришлось вновь искать для себя укромное место, чтобы провести очередную ночь среди ветвей деревьев, благо больших и раскидистых великанов здесь имелось полным-полно. В поисках удобного места он прошёл ещё около километра, когда неожиданно для себя наткнулся на таких же, как и он, путников. Они прятались в той лощине, которую он высмотрел и собирался сам в ней переночевать.
Они уже разожгли костёр и теперь тихо переговаривались между собой, занимаясь приготовлением ужина. Всего возле костра находилось пять человек, все они оказались монахами и, судя по долетающим разговорам, шли в Москву по какой-то своей надобности. Монахи не замечали Вадима и даже не догадывались, что он рядом. Мирные разговоры о житье-бытье убедили Вадима в том, что они действительно монахи, и действительно идут в Москву. Он долго прислушивался и обдумывал свои действия, пока не решил, что лучше присоединиться к ним и продолжить путь вместе. И даже помочь, если что.
— Бог в помощь! — внезапно сказал Вадим, выходя из зарослей, но подходить к костру слишком близко не стал.
— Кто здесь⁈ — Монахи вскочили, двое из них обнажили оружие, ещё двое схватились за крепкие посохи, обитые на концах калёным железом. Лишь один из них остался спокоен и взялся правой рукой за огромный, блестящий в свете костра крест. Вадим взглянул на простые сабли и скривился. С такими клинками много не навоюешь.
— Я — калик перехожий и человек прохожий, вот решил к вам на огонёк забрести, добра нагрести. А то одному путешествовать тяжело.
— Выйди на свет! — сказал тот монах, что не был вооружён и сейчас стоял, держа в руках перед собой большой серебряный крест.
— Хорошо.
Вадим шагнул в круг света, образованного от пламени костра, и посмотрел прямо в глаза монаху. Тот не отвёл взгляда, а в свою очередь впился в гостя цепкими глазами. Он что-то прошептал и поднял крест перед лицом Вадима. Серебро вспыхнуло белым светом и пустило луч в сторону Белозёрцева. Свет погрузился в кожу лица и потух, растворившись в ночи.
— Первый раз вижу такое! — не сдержал эмоций монах. — Кто ты, путник?
— Поместный дворянин из Литвы.
— Странно, свет дал понять, что ты человек, и в то же время указал, что тебе знакома и тьма. Если бы он не освятил тебя, я бы подумал, что ты нечисть, если бы не исчез в тебе, то я понял бы, что ты обычный человек. Если бы отразился обратно, значит ты нелюдь!
— Ты мог бы и не говорить мне о том⁈ — резонно заметил Вадим, сильно удивившись такому ответу.
— Мне незачем врать. Врать, значит, предаваться греху клеветы, не тем тогда я занимаюсь, если буду нарушать свои обеты. Кто ты, если человек, и кто ты, если знаешься с врагами рода человеческого?
— Я поместный дворянин Вадим Белозёрцев из Литвы. Многое я пережил: и с нечистью сражался, и с мертвяками богопротивными боролся, и в местах разных побывал, о которых и говорить тошно. Много я уже испытал, а сколько ещё мне придётся, того и сам не ведаю. Потому, видно, и луч светоносный не распознал во мне обыкновенного человека. Отразились и на мне битвы с врагом рода человеческого, что и подгадили, насадив свою ауру. А иду я из Оптиной Пустыни, которой уже и нет. Шёл мимо Козельска, да мимо Калуги, а путь свой держу на Москву, хочу поклониться тамошним святыням, да работу себе найти и к делу хорошему приноровиться.
— Ауру? Интересно глаголешь, сын мой, видно, учёный ты, хоть и не скажешь того по тебе. Оптина Пустынь? Слышал я про такую, но что с ней приключилось? На Москву идти сложно и суетно, а особливо одному: и спину прикрыть некому, и один в поле не воин.
— Но и вы, стало быть, тоже идёте на свой страх и риск,
