импровизировать, например…..и для шутки, подделываясь под тон молодого стихотворца, я написал две, три пиески на одни с ним темы. Многие смеялись этой шутке, в которой однако ж не было никакой злобы, никакого желания огорчить молодого писателя. Нельзя же сказать юноше прямо в глаза, и притом печатно: учись, братец, учись, а не торопись печатать свои стишонки…..Статья моя была написана со всем желанием добра молодому человеку и, скажу более, со всем уважением к молодости автора, пришедшего просить у меня моего мнения и совета.
С тех пор я совершенно потерял из виду автора и ничего не слыхал про него, радуясь однако ж, что не вижу более в журналах его стихотворений. Верно, юноша послушался моих добрых советов, думал я…..»[246]
Тон Межевича, намеренная пространность изложения говорят о его желании обозначить свой статус: с молодым безвестным просителем он берет на себя роль и критика, и наставника. Последнее, несмотря на педагогический опыт Межевича, явно не соответствовало фактам: его рецензия не содержала совета «учиться да учиться». Не соответствовало фактам и заявление, что он «потерял из виду» автора.
Рецензия Межевича на сборник, очень остро воспринятая Некрасовым[247], отличается от других своей жанровой природой. Межевич обладал легким слогом фельетониста, о его успешности в этом жанре говорит оценка Белинского: «русский Жюль-Жанен» (Белинский. V: 189). Рецензия на сборник Некрасова являет пример фельетонной критики. Ее особенность заключается в том, что оцениваемое фельетонистом литературное произведение – лишь информационный повод для самоценного текста юмористического характера. Эту цель замечает Некрасов: «По всему видно, что ему нужно было шутить, шутить во что бы ни стало, шутить длинно, остроумно и колко. И вот он избрал предметом своей шутки мои бедные стихотворения и написал об них целые десять страниц» (VIII: 159). О достижении цели пишет и сам Межевич («Многие смеялись этой шутке»).
Статьи Межевича, посвященные конфликту с Некрасовым, конфликту с «Литературной газетой» по поводу Некрасова, конфликту с «Отечественными записками» по поводу раскрытия им псевдонима Некрасова, также выдают руку не столько принципиального полемиста, сколько умелого фельетониста, который использует скандальную ситуацию для подогрева интереса к себе и печатному органу, в котором он выступает. Пример тому – процитированный фрагмент, объем которого непропорционально велик по отношению к информативности.
Стихотворная пародия как прием выражения критической оценки охотно использовалась Некрасовым, и правомерно полагать, что ближайшим примером, который перенял Некрасов, был именно стиль Межевича. Примеры фельетонной критики рассматриваются в дальнейших главах. Здесь укажем на второе качество рецензии Межевича на «Мечты и звуки», отличающей ее от остальных. Это – ее подоплека: активность Некрасова и благожелательное отношение к нему Н. А. Полевого, П. А. Плетнева, Ф. А. Кони и других, по всей вероятности, уже в 1840 г. формировали в Межевиче мысль о будущем конкуренте.
Предположение об этой подоплеке подтверждается документально. В письме к Кони от 16 августа 1841 г. Некрасов писал о Межевиче:
«Еще в прошлом году он распускал нелепые слухи, что редактор “Пантеона” я, а не Вы, что я пишу Вам статьи и поправляю Ваши… Расчет его был самый верный: если б эти слухи дошли до Вас, то, разумеется, Вы бы подумали, что распустил их я, а этого только ему и нужно было, чтоб вооружить Вас против меня. Много подобных вещей делал он… Я все понимал, все видел и молчал до времени…» (XIV-1:35).
Молчание Некрасова легко объяснимо. В 1840 г. эти слухи были неправдоподобны. Опыт его журнальной работы был слишком незначителен, а впечатление неудачи от критических отзывов о сборнике «Мечты и звуки» – слишком свежим и слишком сильным. Но в 1841 г. ситуация изменилась.
Как принято считать, конфликт между Некрасовым и Кони, приведший к длинной паузе в их сотрудничестве, возник, помимо провоцирующих печатных и приватных высказываний Межевича, из-за финансовых разногласий.
Предлагаемый анализ реконструируемого эпизода показывает, что пружины конфликта были более сложными, и дополнительно освещает характер отношений между Кони и Некрасовым в 1840 г.
§ 8. Причины и развитие конфликта 1841 года
20 мая 1841 г. в «Литературной газете» вышла статья первая «Обозрения новых пьес, представленных на Александрийском театре». Часть статьи была посвящена водевилю Некрасова «Шила в мешке не утаишь – девушки под замком не удержишь»[248].
Анонимная статья была написана самим Некрасовым (XI-1: 283–292, 452). Она содержит рассуждение о трудностях написания водевиля («И чем смешить, и как смешить?» – XI-1: 284), в особенности куплетов:
«А куплеты? Господи боже мой! Что за дьявольская выдумка куплеты! Изволь, видишь, острить непременно, острить напропалую, острить так, чтобы кололо, но не уязвляло, а не то милая, кокетливая публика надует губки. <…> Однако ж у нас некогда были острые куплеты, хотя в малом количестве; теперь их вовсе нет! Отчего? Видно, такой уж черный год: остроты не родились сам-семь» (XI-1:285).
Несколькими абзацами ниже Некрасов переходит к авторецензии. Он отмечает:
«Водевиль Н. А. Перепельского “Шила в мешке не утаишь – девушки под замком не удержишь” – был принят публикою хорошо; автор был вызван. Действительно, положение действующих лиц невольно заставляет смеяться», – и далее возвращается к теме куплетов: «а несколько удачных куплетов дополняют остальное. Водевиль этот попал в “Репертуар русского театра”, в котором сделано из него неприятное для автора исключение. Вот куплет Руперта, который, неизвестно почему, выкинут в печати: <…> (далее помещен текст куплета Руперта. – М. Д.). Почему бы выкидывать такие штуки? Для любителей куплетов выписываем еще один, который более других понравился публике».
Далее помещен текст изъятых куплетов (XI-1: 288–289).
Авторецензия является и саморекламой, дополнительно привлекающей внимание к себе напоминанием, что автор был вызван. Притом она была не первой и не последней саморекламой. В № 2 «Пантеона» (ценз. разр. 28 марта 1841 г.) в разделе «Текущий репертуар русской сцены» в анонимной статье сообщалось о готовящихся спектаклях:
«И еще оригинальный водевиль “Шила в мешке не утаишь – девушки под замком не удержишь”, соч. Н. А. Перепельского, известного читателям “Пантеона” по статьям его, помещенным в этом издании…» (XII-1: 8, 380).
Аналогичный, и тоже анонимный, текст находим в № 44 «Литературной газеты», вышедшем 24 апреля:
«Сегодня молодой артист нашего русского театра, г. Максимов 1-й, приглашает публику, дарившую его так часто своими благосклонными аплодисманами, в свой бенефис, в Александринский театр. Спектакль составлен довольно заманчиво: “Павел Степанович Мочалов в провинции” – очень забавная шутка г. Ленского; “Квакер и танцовщица” – один из умнейших водевилей Скриба; – а водевиль: “Шила в мешке не утаишь,
