Действительно, судя по его состоянию, рюмка спиртного могла бы прояснить его мысли, по крайней мере на некоторое время. В пьянстве он дошел до такой же грани, как наркоманы, которые ужасно страдают, когда подходит время очередной дозы.
Мегрэ открыл шкаф, налил немного коньяку в стакан, в то время как Лантен смотрел на него с признательностью, смешанной с удивлением. Должно быть, первый раз в жизни в полиции ему предложили выпить.
— А теперь постарайтесь точно ответить на мои вопросы.
— Обещаю! — сказал он, явно почувствовав себя лучше.
— Вы провели ночь или часть ночи в апартаментах вашей сестры, как это с вами часто случается.
— Каждый раз, как я оказываюсь рядом.
— В котором часу вы ушли из дома на бульваре Курсель?
Он снова внимательно посмотрел на Мегрэ, как человек, который колеблется, пытаясь взвесить за и против.
— Я думаю, мне лучше сказать правду?
— Без всякого сомнения.
— Было около часу ночи, а может быть, около двух. Я пришел туда ближе к вечеру. Прилег на диван, потому что был очень усталым.
— Вы были пьяны?
— Может быть. Я точно выпил.
— Что произошло потом?
— Жанна, моя сестра, принесла мне поесть — холодного цыпленка. Она почти никогда не ест вместе с мужем.
Обед и ужин ей приносят на подносе. Когда я нахожусь там, она почти всегда заказывает холодные блюда, ветчину, цыпленка и делится со мной.
— Вы не знаете, который был час?
— Нет. У меня уже давно нет часов.
— Вы о чем-нибудь говорили с сестрой?
— Ну и что бы мы друг другу сказали?
Это была самая драматическая фраза, которую Мегрэ было дано услышать. Действительно, что бы они могли друг другу сказать? Они оба дошли примерно до той же точки. Они уже перешли тот порог, когда еще предаются воспоминаниям, когда пережевывают свои огорчения.
— Я попросил у нее выпить.
— Как ваша сестра доставала спиртное? Его давал ей муж?
— В недостаточном количестве. Это я его ей покупал.
— У нее были деньги?
Он вздохнул, поглядев на шкаф, но Мегрэ не предложил ему еще выпить.
— Это так сложно…
— Что — сложно?
— Все. Вся эта жизнь… Я знал, что меня не поймут, и поэтому ушел…
— Минуточку, Лантен. Давайте по порядку. Ваша сестра принесла вам поесть. Вы попросили у нее выпить.
Вы не знаете, который был час, но уже стемнело, не правда ли?
— Да, конечно.
— Вы выпили вместе?
— Только одну или две рюмки. Она не очень хорошо себя чувствовала. Последнее время у нее случаются приступы удушья. Она пошла спать.
— Что потом?
— Я лежал и курил. Очень хотелось узнать, который час. Я слушал звуки, доносившиеся с бульвара, там только изредка проезжали машины. Не надевая ботинок, вышел на лестничную площадку и увидел, что дом погружен в темноту.
— Каковы были ваши намерения?
— У меня не было ни гроша. Даже монетки в десять франков. У Жанны тоже не было денег — Фюмаль ей денег не давал, и частенько она вынуждена была занимать у служанок.
— Вы хотели попросить денег у зятя?
Он усмехнулся:
— Конечно нет! Ну ладно, я все скажу! Ну так вот!
Вам говорили, каким он был подозрительным? Не доверял никому. Все ящики в доме были заперты на ключ.
Но я обнаружил одну вещь. У секретарши, мадемуазель Луизы, в ящике стола всегда были деньги. Немного. Не более пяти или шести тысяч франков мелочью или мелкими купюрами, чтобы покупать марки, оплачивать на почте заказные письма, давать чаевые. Они это называли «маленькая касса». Ну и время от времени, когда сидел на мели, я спускался в кабинет и брал несколько стофранковых монет…
— Фюмаль никогда не заставал вас за этим занятием?
— Нет. Я обычно выбирал вечер, когда его не было дома. Правда, один или два раза он уже спал и ничего не услышал. Я хожу тихо, как кошка.
— Он вчера не лег?
— По крайней мере, не в свою кровать.
— Что он вам сказал?
— Он мне ничего не сказал по той простой причине, что лежал, растянувшись во всю свою длину, на ковре, мертвый.
— Вы все-таки взяли деньги?
— Я хотел было взять у него бумажник. Вы видите — я откровенен. Подумал, что рано или поздно обвинят именно меня и я не скоро смогу вернуться в этот дом.
— В кабинете горел свет?
— Будь это так, я бы увидел полоску света под дверью и не вошел бы.
— Вы включили его?
— Нет. У меня был карманный фонарик.
— До чего вы дотрагивались?
— Сначала я дотронулся до его руки, она была холодной. Значит, он был мертв. Потом я открыл ящик стола секретарши.
— На вас были перчатки?
— Нет.
Это было легко проверить. Специалисты уже сняли отпечатки пальцев в обоих кабинетах и сейчас наверху занимались их классификацией. Если Лантен говорил правду, то отпечатки его пальцев найдут на столе мадемуазель Бурж.
— Вы не видели револьвер?
— Нет. Первая моя мысль была, что мне лучше уйти, ничего не говоря сестре. Потом я подумал, что лучше сообщить ей об этом. Я поднялся к ней, разбудил и сказал: «Твой муж мертв». Она не хотела в это верить. Спустилась вместе со мной, в ночной рубашке, и я посветил на тело, а она смотрела, стоя у двери.
— Она ни до чего не дотрагивалась?
— Сестра даже не вошла в комнату. Она сказала:
«И вправду, он, похоже, мертв. Наконец-то!»
Это объясняло отсутствие реакции со стороны женщины, когда Мегрэ сегодня утром сообщил ей о смерти Фюмаля.
— А потом?
— Мы поднялись наверх и выпили.
— Чтобы отпраздновать это событие?
— Более или менее. Через некоторое время мы оба были навеселе и, мне кажется, даже смеялись. Я уж не помню, кто это сказал, я или она: «Наш отец повесился слишком рано».
— А вам не пришло в голову известить полицию?
Лантен удивленно посмотрел на него. К чему им было вызывать полицию? Фюмаль умер. Для них это было самое главное.
— В конце концов я подумал, что мне лучше уйти.
Если бы меня обнаружили в доме…
— В котором часу это было?
— Не знаю. Я дошел до площади Клиши, почти все бары были закрыты. Точнее, был открыт только один. Я выпил рюмку или две. Потом пошел по бульварам до площади Пигаль, зашел в еще один бар, потом я, должно быть, заснул за столиком, но не знаю, где именно. На рассвете меня выставили за дверь. Я снова пошел. Я даже пришел посмотреть на дом с бульвара Батиньоль.
