на вечеринку. Он ленивый, безжалостный и похотливый ублюдок, не заслуживающий уважения.
– Будь добр, следи за словами, – потребовала Карла.
Ей понадобилось минут десять, чтобы попытаться объяснить ребенку, что имел в виду Гонсало. И Висенте ощутил угрожающую атмосферу правды, сопровождавшую эту сцену. Когда они вошли в дом, все трое были в подавленном настроении. Гонсало обнял сначала Висенте, а затем Карлу, попросил у них прощения и поблагодарил за то, что они сопровождали его. Он признался, что никому не желает смерти и что действительно думал, что у старика нет рака, но, вероятно, ошибался. Сказал также, что каждый имеет право на прощение (и повторил это несколько раз, как священник молитву).
– А все-таки ты поэт или нет? – спросил его Висенте за ужином.
Мальчик действительно этого не знал. Для него Гонсало – учитель, который много читает и что-то пишет, но это «что-то» может быть и не стихами, а писать стихи – не значит быть поэтом.
– Да, я сочиняю стихи.
– Тогда почему же ты сказал ему, что не поэт? – поинтересовался Висенте.
– Не хотелось, чтобы меня заставили читать стихи.
– Ну, тогда прочти их нам, – настаивал Висенте. – Только нам одним.
– И правда, давай-ка, а мы послушаем, – поддержала его Карла таким же заинтересованным тоном.
– Дело в том, что я пишу поэзию, не предназначенную для декламации на публике, она рассчитана на чтение в тиши, – заявил Гонсало.
– Как глупо, – воскликнул Висенте.
– Может, и глупо. – Гонсало хотел придать своему голосу беззаботность и энергичность, но не смог избежать доли драматизма. – Просто я не такой, как мой дедушка.
– Значит, ты никогда нас не бросишь, – поспешно сказал Висенте, словно пытаясь упредить следующую фразу Гонсало, хотя на самом деле тот не собирался ничего говорить.
– Нет, никогда, я не брошу вас никогда, – все-таки заявил он и почувствовал головокружение от последних слов.
Той ночью Карла и Гонсало завершили примирение, как идеальные обезьянки бонобо, и только после секса, уже почти на рассвете, обессилев, они предприняли что-то вроде продолжительного конкурса взаимных извинений, завершившегося ничейным результатом и вызвавшего ощущение, что все случившееся с ними недавно – просто недоразумение. Должно быть, Гонсало победил, потому что Карла, уже несколько недель представлявшая себе жизнь без него, пришла к выводу, что вела себя, как дуреха.
Наступили жаркие и напряженные дни, когда Карла сдавала выпускные экзамены, а Гонсало исправлял многословные сочинения своих студентов. У пары едва нашлось время, чтобы запланировать вечеринки в самом конце года.
– Взрослые заранее сговариваются, чтобы врать детям на Рождество, – с горечью изрек Висенте утром 24 декабря.
– И ты считаешь, что такое возможно?
– Да.
– Подожди-ка минутку, – попросил Гонсало.
Висенте неохотно доел свой омлет. Гонсало вернулся с фолиантом Честертона и с ходу перевел для Висенте:
«Лично я, конечно, верю в Санта-Клауса, но сейчас, в дни прощения, я готов простить тех, кто в него не верит».
– Ну, это просто книжка, – вздохнул Висенте. – Поэтому она вполне может солгать, и наверняка есть другие книги, в которых говорится, что его не существует.
– Честертон утверждает, что некоторые люди верят в Пасхального Старичка, а другие – нет. Но сам он верит, будучи взрослым. – И тут Гонсало показалось смешным решение возвести Честертона в ранг представителя взрослых. – Знаешь ли ты, кем был этот Честертон?
– Писателем.
– Великим писателем.
– Он получил Нобелевскую премию?
– Нет, – признал Гонсало.
– Значит, не такой уж он хороший.
Висенте был хитрецом, поэтому Гонсало прибег к другому аргументу:
– Ты заметил, что мы с твоей мамой злились друг на друга несколько недель?
– Да, заметил, как же не заметить. Мне почти девять лет.
– А обратил ли ты внимание, что твоя бабушка все время ссорится с дедушкой во время обеда?
– Конечно.
– Тебе известно, что США борются с Кубой, с Россией и со всем миром? А как насчет Чили с Аргентиной, Боливии и Перу, а также Перу и Эквадора?
– Неужели и они в ссоре?
– Ну ладно, ты все-таки заметил, что взрослые постоянно ссорятся.
– Да.
– И тебе кажется, что те же самые взрослые, которые ссорятся всю жизнь, вдруг помирятся и сговорятся лгать детям на Рождество?
Висенте теперь выглядел очень серьезным и озадаченным.
– Ты прав, – сказал он и ушел с улыбкой, не скрывавшей сомнений.
Завершив свою блестящую аргументацию, Гонсало поспешил в супермаркет. План состоял в том, чтобы Карла забрала Висенте из школы и вернулась в три часа пополудни: у Гонсало оставалось несколько часов, чтобы убрать подальше велосипед и другие подарки. Но они не знали, где их понадежнее спрятать, потому что подозревали: мучимый сомнениями ребенок обшарит шкафы и вообще весь дом.
Это было третье Рождество, которое они проводили вместе. Впрочем, встречу праздника уже можно было считать традицией: они оставляли рюмку какого-нибудь напитка и кусок рождественского пирога у елки и за несколько минут до полуночи шли прогуляться, чтобы увидеть на небе карету Пасхального Старичка. Затем, для усиления иллюзии, обнаруживали на земле оленьи какашки (на самом деле – собачьи экскременты, которые соседи не убирали пару дней по просьбе Гонсало и Карлы). Вернувшись домой, ребенок видел пустой стакан и объеденный кусок пирога, а также, разумеется, обилие подарков. Их всегда было много: кроме настоящих, они упаковывали все покупки в супермаркете, чтобы не только создать впечатление изобилия, но и показать мальчику, что тот же салат, банка консервированного тунца или три спелых помидора могут служить подходящими рождественскими подарками. Поддельные подарки были с ярлыками, на которых четко написано, что отправитель – Пасхальный Старичок, а получатель – Висенте, так что ребенок благодарил воображаемое существо не только за игрушки, но и за артишоки, арбуз или злаковые хлопья. И даже за вещи, которые казались ему отвратительными, вроде киви или баклажанов.
Гонсало надолго застрял в супермаркете, прежде всего в ожидании праздничной упаковки фальшивых даров (служащие ненавидели это занятие). Он рассчитывал купить велосипед в этом же магазине, однако ни одна из остававшихся моделей его не устраивала, поэтому пришлось поехать в универмаг, где он нервно перебрал несколько штук, пока не остановился на синем, отвечавшем его требованиям и бюджету. Полчаса Гонсало пришлось дожидаться, пока его обслужат, и вдобавок возникла проблема с кредитной картой. Вскоре он угодил в «пробку», где изнывал от жары – пользоваться кондиционером он избегал – и к тому же сильно проголодался, а когда вернулся домой, Карла и мальчик уже поджидали его, так что недавно спасенная рождественская иллюзия снова оказалась под угрозой.
За пять минут до полуночи они вышли на улицу в поисках Пасхального Старичка. Как обычно, Гонсало срочно вернулся домой под предлогом, что забыл бумажник. Он залпом опорожнил рюмку коктейля «обезьяний хвост»[15] и отломил кусок пирога, а вместо подарков оставил на елке письмо в большом конверте.
