что вокруг лежали шпалы, груды щебня, ржавые рельсы.
Между деревьями время от времени вспыхивали немецкие ракеты. За холмом лениво стучал крупнокалиберный пулемет.
Движением руки Добриченко остановил группу, внимательно посмотрел на «языка». Шифф, словно защищаясь от смерти, качнулся.
— Вы, кажется, не из пугливых, — насмешливо прошептал лейтенант по-немецки. — Сейчас вам развяжут руки. Делайте все, что прикажут. Это — фронт. Спасая вас, мы рискуем собственной жизнью…
Возвращаться из тыла врага всегда труднее, чем переходить линию фронта, отправляясь на боевое задание. Остался на сучке, пеньке или колючей проволоке кусочек материи от маскировочного костюма, кто-то не замаскировал окурок или по рассеянности бросил спичку на лесную просеку, оставил на влажной земле след сапога — и наблюдательный враг, который умеет хорошо ориентироваться и анализировать мелочи, легко поймет, что в тылу орудуют советские разведчики.
Тут же по радио передадут сигналы зондертревоги, и целые отряды станут прочесывать лес автоматными очередями, будут рваться с поводков овчарки, притаятся всюду «секреты» и засады, на переднем крае удвоят посты… Для разведгруппы, действия которой сковывает «язык» со свободными руками и ногами, опасность увеличивается втрое.
Короткими перебежками разведгруппа миновала кустарник, проползла открытую местность и замерла под пригорком. Добриченко и Сорокин поднялись на склон, поросший терновыми кустами. Отсюда уже близко к немецкой траншее. Из-за высотки взлетела ракета. Ослепляюще-холодпый фонарик повис над передним краем.
— Вот это номер! — Сорокин показал на проход, который так хорошо послужил разведчикам.
Возле проволочного заграждения ротный увидел четыре серо-зеленые фигуры. Трое фашистов лежали в воронке, четвертый устанавливал ручной пулемет. Наверное, вчера гитлеровцы заметили лаз под заграждением и устроили засаду. Разведгруппа попала в ловушку…
Сорокин заметил, как изменилось лицо лейтенанта: глаза сузились, стали совсем маленькими, морщины над переносицей углубились. Опершись подбородком на кулак, Добриченко неотрывно наблюдал за немцами.
— Беда, — вырвалось у Сорокина.
— Они ожидают наших с нейтральной, — спокойно заметил Добриченко. — А мы — у них в тылу. Сообразил?
— Но их четверо! Если не спят, только чудо…
— Возьми троих разведчиков и действуй, только без шума. Я буду наготове.
— Слушаюсь! — Сорокин скатился в долину.
Добриченко еще раз окинул взглядом траншею. Слева ударил трассирующими пулями пулемет. Его поддержал другой — с соседней высотки. Сократились интервалы между вспышками ракет. Неужели фашисты что-то заподозрили?
Секундная стрелка на часах завершила девятый круг. «Где же ребята? — забеспокоился ротный. — Каждая секунда дорога. Пора бы переползти им холм…»
Сзади тихо зашелестела трава. «Это Сомов «языка» переправляет поближе, — сообразил Добриченко. Правильно, пускай и немец осмыслит». Лейтенант посмотрел вправо, поднял руку.
Теперь все взгляды были прикованы к четырем фигурам, которые ползли по дну ложбины. «Слишком медленно— до утра не доползут…»
В зарослях конского щавеля голосисто застрекотал сверчок. Пулеметчик шевельнулся. Солдат стало восемь человек. Что за оказия?.. Нет, это просто устали глаза, двоится…
Рядом с гитлеровцами замерли четыре разведчика. Добриченко и Сомов затаили дыхание.
Под кустом можжевельника взмахнула крылом сонная птица. Горным обвалом прокатился этот звук над ложбиной. Конец? Нет, часовой возле пулемета еще ниже склонил голову: предательски страшен тяжелый предутренний сон!
Что это? Проснулся? Потягивается… Разводит руками… Хотя бы не оглянулся… Уже не успеет!..
Холодный блеск ножа…
Добриченко слышит за спиной всхлипывания и оглядывается. «Язык» обеими руками закрыл глаза.
Тишина.
Сорокин сигналит пилоткой: путь свободен!
Только сейчас лейтенант ощущает нервный озноб…
СЕРЕЖКА С МАЛОЙ БРОННОЙ
Сначала начальник разведки майор Воронов хотел поручить это задание Сомову. Сибиряк Сомов отличался сметливостью, с двухсотметрового расстояния попадал в пятак, читал следы, как легкую книгу. Но Сомов при своем двухметровом росте был очень заметен.
Перебирая в памяти имена разведчиков, майор Воронов словно увидел перед собой по-мальчишески проворного ефрейтора Фролова. Сережа Фролов родился и вырос в Москве, родную Малую Бронную считал лучшей улицей мира, а подмосковные леса — царством охоты. Токарь Николай Иванович Фролов научил сына бить диких уток без промаха, потом стал брать парня на волков.
Разведчики любили Сережу за тихий, кроткий нрав. И хотя лейтенанта Добриченко иногда раздражала постоянная улыбка на лице Фролова, которая не исчезала в самых сложных ситуациях, он считал Сережу одним из лучших разведчиков дивизии.
— Товарищ гвардии майор, — послышалось на пороге, — ефрейтор Фролов готов выполнить любое задание.
— Это действительно так? — спросил майор, критически осматривая щуплую фигуру в маскировочном костюме.
— Так точно!
— Тогда слушай внимательно. Ты помнишь, как погиб капитан Качур?
— Убит на правом берегу Донца. Пуля прошла сквозь левый глаз.
— А подполковник Шурдук?
— Также в левый глаз…
— А подполковник Богданов?
— Понял, товарищ гвардии майор: один почерк… Речь идет о гитлеровском снайпере. Подстерегу!
— Не лезь под пулю. Фашист коварный и хитрый!
Гитлеровский снайпер в самом деле отличался удивительной находчивостью и наглостью. За селом Долгополье на Полтавщине разведчики нашли его логово в копне сена. Под Кременчугом фашист стрелял из-за убитой вздутой лошади. А на Правобережье, в Петровке, он устроил засаду прямо в печи сожженной хаты: вынул кирпич с тыльной стороны и устроился как дома. Враг приобрел себе репутацию неуловимого…
Майор пытливо посмотрел на Фролова.
— Тяжело тебе придется, Сережа. Возьми кого-нибудь на помощь. Лейтенант Добриченко разрешил.
— Командир роты предлагал мне.
— А ты?
— Одному безопаснее.
— Дело твое. Только чтоб гитлеровский снайпер через неделю был передо мной. Живой или мертвый. Хватит!
Воронов пожал Сереже руку и отпустил его. Потом от имени генерала Бакланова майор приказал всем командирам батальонов всячески помогать разведчику.
На следующий день с переднего края сообщили, что на рассвете вражеский снайпер убил капитана Лихачева. Разрывная пуля вошла в левый глаз… Начальник разведки немедленно позвонил Добриченко.
— Раззява твой Фролов! — в бессильной злобе произнес майор. — Где он сейчас?
— На переднем. — Голос командира роты показался дерзко спокойным.
— Даром хлеб народный едите!
— Товарищ гвардии майор, незаслуженная обида как ножевая рана: долго не заживает.
— Сейчас не до пустых разговоров. Усилить наблюдение! — Трубка телефонного аппарата умолкла.
Фролов подстерегал врага четвертые сутки. От переутомления голова раскалывалась: сказывалось постоянное нервное напряжение. Иногда Сережа брал в рот немного соли. Тошнота медленно отступала, потом снова подкатывалась к горлу. В воспаленных и мутных от бессонницы глазах расплывались красные круги. Однако разведчик продолжал упрямо метр за метром осматривать каждый кустик, каждый бугорок на местности. Особенно внимательно изучал Сережа разбросанные хатки безлюдного хутора Подляски.
Передохнув, Фролов перевел взгляд на небольшое кладбище. Шесть надгробных плит, семнадцать крестов, девять гранитных памятников. Все на месте. Вот только крайний справа памятник темнее, чем был вчера. А может, это зрение его подводит? Сережа протер стекла бинокля и снова взглянул на
