их так близко. С собачьей преданностью козыряли они каждому невзрачному фашистику, бережно носили карабины и за пакгаузом грузили их на подводы. Потом бандиты направились на Печеновку…
Ценные сведения собрал Сорокин, обнаружив в лесу небольшой, тщательно замаскированный полигон. Подслушав разговор двух офицеров, сержант понял, что через полчаса фашисты начнут проводить испытание нового реактивного оружия. Сорокин осмелился подползти близко к забору. В одной из досок он выковырнул сучок. Через отверстие разведчик разглядел, как из светло-кофейной трубки вырвалось жаркое пламя синего цвета. Шипящий снаряд, мотнув огненным хвостом, пробил восьмисантиметровую броню, как картон.
— Раздобыть такой снаряд можно? — нетерпеливо спросил лейтенант.
— Полигон охраняет рота автоматчиков. Десять пулеметов. Электрическая сигнализация…
«Итак, — сделал вывод Добриченко, — засекреченная зондеркоманда испытывает новое вооружение во фронтовых условиях и, кроме того, снабжает винтовками бандеровцев. Задержаться бы здесь еще хоть на сутки. Это небезопасно». Он полез в карман за папиросой, но портсигар, вырезанный из корня груши, оказался пустым.
Ротный толкнул Сорокина под локоть:
— Дай табачок, сержант! Говорят, чужой крепче…
— Какой же он чужой? Прислал дед Чуйкова. Как спирт! — Разведчик передал командиру кисет и сложенную в гармошку газету.
Добриченко оторвал ровный прямоугольничек, скрутил козью ножку и с наслаждением затянулся.
— Назад тронемся до наступления сумерек. Надо лес осмотреть.
Описав полукруг, в центре которого осталась станция, разведчики взяли курс на юг. Группу по-прежнему вел Сомов. Он пробирался сквозь чащу легко и уверенно, словно тут родился и вырос. И в самом деле, этот участок леса напоминал ему родную сибирскую тайгу. Сомкнутые вершины сосен и лохматых елей не пропускали свет, и люди двигались в зеленом полумраке. Черная земля пахла плесенью, подгнившей хвоей, влажным мхом. Иногда ноги натыкались на скользкие замшелые валуны. И вдруг под сапогами захлюпало болото.
Сомов остановился и, подождав лейтенанта, вопросительно посмотрел на него.
— Бери левее. — Добриченко пальцем сбил с плеча мокрицу. — Северная опушка леса, наверное, более интересна.
Сомов посмотрел на компас и свернул влево. Местность постепенно подымалась, стало сухо. Заросли отступили. Вышли на поляну, окруженную кустами шиповника. В высокой траве то тут, то там валялись выветренные плитки торфа.
Лейтенант поднял одну из них и стал внимательно рассматривать. Тем временем Сомов пересек поляну и поманил пальцем командира к себе. В лес вела просека, на которой возвышались две кучи торфа и опрокинутая вагонетка.
— Где-то неподалеку должна быть узкоколейка, — шепотом произнес Сомов.
Добриченко согласился.
Догадки подтвердились: за сто метров от просеки разведчики увидели однолинейное полотно. Лейтенант потрогал добротные, хорошо просмоленные шпалы:
— Ну вот и танкистам угодили. Пройдут, как на параде. Продвинемся еще на север. Теперь будьте осторожны: каждый ствол опасен.
И ротный не ошибся. Трижды разведгруппа пыталась достичь северной, опушки леса и трижды возвращалась обратно: всюду было много солдат. По-видимому, гитлеровское командование перебрасывало на фронт новые соединения.
К вечеру разведчики остановились у лесного ручейка.
— Товарищ лейтенант, — прошептал Сорокин, — может, задержимся на денек, выясним обстановку?
— Нет, — категорически возразил Добриченко. — Наших сведений уже ждут в штабе армии. Кроме того, днем здесь очень легко засыпаться: лес кишит немчурой.
Сорокин, облизав обветренные губы, зачерпнул немного воды.
— Как лед… Немного выше — родник. Прополощу рот!
За Сорокиным поплелся Сомов.
Лейтенант переобулся, мысленно прикинул обратный маршрут, а разведчики все еще не возвращались. «Как дети! — рассердился Добриченко. — Дорвались к воде, полощут рты…»
В темноте треснул сухой хворост. «Это, наверное, Сорокин отяжелел после водопоя… Ног поднять не может! — возмутился лейтенант. — Вот всыплю ему чертей!»
Из тьмы выплыл плечистый Сомов. За ним кто-то незнакомый лениво топтал валежник. Добриченко, прищурясь, рассмотрел гитлеровский мундир. Немец?! Сорокин — он шел третьим — шепотом доложил:
— Пил…
— Скорей отсюда! — оборвал его лейтенант.
Вдали уже потрескивал валежник: перепуганный голос звал Пауля.
…Допрашивали «языка» в зарослях кустарника, за узкоколейкой.
— Отвечайте тихо, — предупредил Добриченко. — Как вы попали в плен?
Сорокин вынул кляп. С опаской посматривая на огромного Сомова, немец залепетал:
— Герр офицер, на ужин нам дали селедку. После соленого захотелось пить, а фляга пустая. Слышу: вблизи журчит ручеек. Бояться нечего: под каждым деревом свои. Дай, думаю, наберу свежей воды… Стал на колени… Здесь меня и схватили, заткнули рот. Этот герр офицер, — пленный вежливо взглянул на Сорокина, — любезно поддерживал меня за локоть…
— Тогда продолжайте разговаривать с ним, а я послушаю. — Добриченко устало сел на кучу шпал.
— Ваша фамилия? — спросил у немца Сорокин.
— Пауль Шифф.
— Год рождения?
— Одна тысяча девятьсот двадцать седьмой.
— Войсковая часть?
— Девятнадцатая мотодивизия, сорок шестой полк.
— Когда и откуда прибыли?
— Позавчера. Из Саарской области.
— Много войсковых частей в лесу?
— Военных здесь много. Техники более чем достаточно: орудия, самоходки, танки… Кажется, восьмая танковая дивизия.
Пугливый взгляд немца все время перепрыгивал с Сорокина на Добриченко. По-видимому, пленный пытался установить, кто из них выше по званию.
А когда после допроса Сорокин вопросительно посмотрел на командира роты, немец все понял. Какое-то мгновение он стоял живым мертвецом, потом, жадно проглотив воздух, быстро-быстро заговорил, обращаясь к лейтенанту:
— Герр офицер, я не боюсь смерти… Нас у родителей было трое. Старшего брата, Густава, казнили в берлинской тюрьме, Плетцензее… Средний погиб под Севастополем… Я — последний. Мать не переживет…
За годы войны Добриченко видел около двухсот «языков». Это были разные люди — нахальные и льстивые, смелые и трусливые, умные и глупые, циничные подлецы и одураченные работяги. Разговаривая с ними, лейтенант научился почти безошибочно отличать, где правда, а где ложь. В словах пленного была правда. Лейтенант знал, кого бросали в подземелье самой ужасной тюрьмы рейха… В руках Добриченко была судьба третьего сына фрау Шифф, и ротный колебался…
Наконец лейтенант поднял голову:
— Вы, Пауль Шифф, верно оцениваете только свое положение и совсем не считаетесь с нашим. Если бы в ваши когти попал кто-нибудь из нас? Что бы вы сделали?
Рука лейтенанта вывела на животе немца крест.
— Но вы же — советские! — «Язык» дважды повторил последнее слово, как будто сознавал, что сейчас только оно возымеет силу.
— Да, мы — советские! — с гордостью подтвердил лейтенант. — Мы предоставим вам, Пауль Шифф, возможность доказать, что вы не из подонков.
— Я буду жить? Герр офицер, вы говорите правду?
— Правду. — Добриченко повернулся к пленному спиной, давая попять, что разговор окончен. — Верни ему кляп, Сомов! И возьми шефство, ясно?
Лейтенант «погадал» на звездах, дал знак двигаться. Группа вытянулась в цепочку. Добриченко постоял немного, прислушиваясь к лесным звукам, и догнал Сорокина:
— Передай, чтоб шли вдоль узкоколейки…
За несколько метров от восточной опушки леса узкоколейка оборвалась. По-видимому, ее намеревались или продолжить, пли отремонтировать, потому
