дурные, порочные, глупые и легкомысленные, а Нуца серьезная, как большая, про это взрослые женщины говорили громко и обещали ей за это самое первосортное, чеканное счастье, потому что она ничуть не хуже пустоголовых дур красотой, хотя чуточку, самую чуточку тяжелее, и она всегда была уверена, что предпочтение будет отдано ей.
А как же иначе?!
Все ее всегда хвалили: за наглаженные, как куски стекла, идеально сложенные пододеяльники, или за накрытый в двадцать минут стол на ораву пьяных мужчин, за окна, отмытые до чистоты невидимости, так что в них врезались птицы, за всегда вовремя поданный отцу кофе с пенкой, и много-много еще всего, что умела только она аж с десяти лет.
Маленькая хозяюшка, – восторгались тетки и дядьки, щипая ее за пухлые красные щеки.
А эти пустоголовые – чем они были хороши?
Красились часами, хихикали над родителями, без конца худели, не делали ничего полезного руками, свисали вечерами с подоконников, выслеживая кавалеров, перебирали блескучие наряды и спорили, кто раньше выскочит замуж.
Постепенно Нуца и ее хозяйственность отошли на задний план – сначала вбок, потом дальше, дальше, и потом совсем за кулисы.
Она была неинтересна для сплетен – удобна, монолитна и скучна, как холодильник.
Правильная до истерики – спохватилась только, когда увидела чужих детей, от этих самых ветреных кузин, ее ровесниц, которые смеялись у нее за спиной – а мужья у них были такие же дурные, как и они сами.
Вот хотя бы Индира – как она вышла замуж?!
Стыдобища, годами ей это припоминали: мать ее била-била, а она выкралась вечером, села в машину и уехала! Да, вначале было много шума – парень красавец, и отец богатый, но вскоре началось – торчит на героине, жену бьет, пристрелил соседа за давнюю обиду, сел в тюрьму.
Нуца вступала в обсуждения, плескала на горячие камни воду, исходила, шипя, паром негодования, и оно было очень близко к ненависти – как ты смела так себя вести?! Так получай, получай, это мне положено было стать самой красивой и желанной и родить детей раньше тебя!
Индира закидывала длинную ногу на колено и хохотала, смахивая слезы: она любила этого монстра, который исковеркал ее нетронутую жизнь, отмахивалась от обрубленных ответвлений сюжета и продолжала сражаться с хором плакальщиц – а что у вас? А у вас такой любви не было и не будет, замолчите все, курицы!
Каждое утро приносило свежую пачку сплетен про Индиру: она сделала операцию носа, видели?!
И в тюрьму поехала к своему дегенерату, а он ей свежий нос не поломает от ревности?
Нуца морщилась и не понимала.
Ну, да, красивые дети у ненавистной Индиры.
Кто из них вырастет? Что они видели? Драки, слезы матери, тень мрачного отца и свидания в тюрьмах. Сын наверняка пойдет по его стопам – это, по-вашему, счастье?! Нуца снова успокаивалась, что все делает правильно.
Другие кузины были немногим лучше – взять хотя бы сестру Индиры, Лелу, вышла замуж, правда, не так позорно, как старшая, все было чинно: с прошением руки, помолвкой, надеванием золота, потом свадьбой, отъездом в дальние края – но и там завидовать было особенно нечему – все деньги заработал свекр и на них сидела драконом свекровь, а сам жених – ни два ни полтора, ну разве что книжек много читал.
Так оно и вышло – света белого не видела Лела в чужом доме.
Издалека доносились глухие вести, что свекровь прогнала ее на нижний этаж, а детей забрала.
– Умная женщина нашла бы общий язык со свекровью, – утверждала Нуца, – она же ничего делать не умеет, а что сделает – разобьет! Только и знает, что песенки свои петь!
Женщины слушали и соглашались, однако задумчиво прятали глаза и рассеянно переходили на другие темы: какое приданое Леле мать дала, и зачем ей там спальня в такую даль, когда у них все есть, вообще все, от и до! И принимались сладострастно перечислять комнаты, обставленные румынскими мебелями да турецкими люстрами, и Нуца отодвигалась опять на задний план – в ее жизни ничего не происходило, она была тверда и неразменна, а ведь красотой даже лучше, чем эти потаскушки!
Постепенно обида на всех людей нашла точного адресата и собралась в одной точке: все проблемы были связаны с матерью.
Она всю жизнь реяла над сыном, ведь дочери вели себя как положено и ничем не расстраивали. Умели всё, чему она их научила, однако никто их не брал – это страшно злило, вон всех косых и хромых разбирали, а ее две домашние девочки так и старели возле материнского подола.
Мать Нуцы частенько давила неудачливых баб, чьи дочери позорили семью. Однако время шло, седина уж серебрилась в волосах, паутинка морщин покрывала лица, горбились шеи, и блеск в глазах угасал, а позорные чужие дочери давно создали свои собственные семьи, и все забыли об их позоре. От порядочных же дочерей веяло скукой и плесенью, от них ждать внуков и новой жизни было бесполезно, поэтому мать вплотную занялась женитьбой сына.
Он был немного умственно отсталый, но незлобивый и исполнительный, и сама лучше всех зная правду, мать искала ему ровню – и нашла: учительница-бесприданница с четырьмя такими же сестрами не отказалась зажить своим домом. Была она собой мила, строга и холодна, мужчина для нее был только частью поставленной задачи – самой неприятной частью, она шла на это так же, как на операцию: немного потерпеть, потому что все терпят, и будет потом все, что захочешь.
Умственная слабость была не генетическая, а следствие родовой травмы, и мать честно рассказала об этом будущей невестке, обещая всякую помощь и с детьми и с работой: если уж люди будут судачить о сговоре и беззащитной неудачнице, которую завлекли обманом, то дальнейшие ее успехи постепенно размоют соленые камни сплетен, и будет новая правда – настоящая, и мать и обе сестры положили себя этой холодной женщине к ногам: она родила одного за другим двоих детей и ни одной ночи не бодрствовала – дети всегда ночами были в надежных руках.
Надо ли было ехать куда-то на конференции, учительские курсы, экзамены, тренинги – она могла делать все, как ей заблагорассудится.
Нуца видела постоянную ровную вежливость невестки по отношению к ее брату: он вряд ли бы церемонился, если бы не мать, которая руководила им, как кукловод, прямо указывая цель и действие, ядовито критикуя промахи, часто и в присутствии невестки, которая вела себя безупречно.
Как-то Нуца увидела ее лицо в зеркале ванной утром, та зашла умыться и закрывала дверь, – более гадливого выражения она не видела ни у кого, как будто под носом ей наложили кучу свежего дерьма.
