class="p1">— Потому что вы, мой милый мэтр, белый воин.
— Так я… — начал Райнор, но Валор приложил палец к губам.
— Не стоит спорить с учителем, — сказал он с чуть слышной улыбкой. — Послушайте старика. Вы сделали сегодня очень много, до изумления много: вы дали нам возможность понять принципы работы той стороны. А это означает, что у нас будут способы противодействия.
— А если эти… проклятия ночью придут? — спросил Райнор.
— Серые твари? Это совсем просто, — сказал Валор. — Вы ведь положили столько живых — мёртвых вы положите, не напрягаясь. А людям скажите: твари смертны, их берут пули, самое главное — побороть миг страха и отвращения. Адский огонь — это куда серьёзнее и неприятнее. Мы не сможем защититься от него абсолютно и с гарантией. Но ваши знаки сильно повысят шансы, дорогой Райнор. Только розочки от Приходящих в Ночи вам лучше убрать.
— Почему? — удивился Райнор.
— Я попробую побеседовать с нашими друзьями в Сумерках, — сказал Валор. — Быть может, кто-нибудь из них рискнёт сумеречным посмертием ради свободы Прибережья. Помощь вампира ночами была бы вам очень кстати. Но розы могут помешать им прийти.
— Ух ты! — обрадовался Райнор. — Здорово, мессир!
Валор кивнул.
— Попробуйте поесть, друзья мои, — сказал он, кивнув подошедшему Кермуту. — Вы можете есть мясо?
— Я — пожалуй, — сказал Кермут с застенчивой улыбкой.
— А я, наверное, год мясо есть не смогу, — сказал Райнор. — Рикошет.
— Тогда я посоветовал бы вам съесть сыра или выпить молока, — сказал Валор. — Если ваши друзья-моряки смогут их найти. И рыба подойдёт. Вам необходимо восстановить силы, они вам понадобятся. Помощь в пути.
Райнор приложил ладонь к стеклу — и Валор ответил на это «рукопожатие издали», а потом то же самое сделала я.
— Целую нежно, леди, — ухмыльнулся Райнор. — Надо идти.
— Живи, пожалуйста, шут везучий, — сказала я.
— Ругайте меня, мне помогает, — Райнор подмигнул мне, и наша связь прервалась.
9
Я провожала эшелон.
Впервые видела это. Наш игрушечный вокзал, железнодорожные кассы и зал ожидания в светленьком домике с высокой резной башней, стеклянный козырёк над перронами — и тяжеленный, пыщущий клубами дыма бронированный зверь вместо паровоза, обшитые стальными листами вагоны и пушки, накрытые парусиной, на открытых площадках.
Столица провожала солдат.
Так-то столица умела провожать: то рыбаков, то путешественников… обычно наша столица провожала в море, а сегодня вот — в огонь.
День стоял мягкий и светлый, как весной. На кромке козырька блестели сосульки — и снег покрыла блестящая наледь. И небо, очищенное от заводского дыма морским ветром, было гладким и синим. И громко плакал чей-то ребёнок. Духовой оркестр играл старую песню — и солдаты пели, как матросы: «По волнам, по волнам мы с тобой придём домой».
Я заменяла Виллемину. Мне целовали руки офицеры; милый парень с драконом артиллеристов на шевроне улыбнулся мне и погладил Тяпку, завилявшую ему хвостом. Надо было что-то сказать, но, когда они построились на перроне, как на плацу, я смогла придумать только одно:
— Дорогие мессиры, пожалуйста, победите этих гадов и вернитесь живыми! А мы поможем, чем сумеем.
У них сделались такие лица… я так и не поняла, хорошо ли сказала — или лучше было бы как-нибудь более официально, что ли… Они смотрели на меня, как на девочку, которая махнула платком с пирса.
Далайр, бритый и внезапно оказавшийся молодым мужиком, лет тридцати, а вовсе не дедом, присел и ласкал повизгивающую Тяпку. Хэттар нервно ухмылялся и повторял:
— Вы не беспокойтесь, леди, и государыне скажите, чтобы не беспокоилась. Мы всё помним, мы всё сможем. Не беспокойтесь.
А потом кто-то громко закричал: «По вагонам!» — и они все побежали. Бронепоезд отчалил от перрона, как броненосец, дал пронзительный гудок — и небо окрасилось его дымом.
Норис мне открыл дверцу мотора, я села и стала реветь. Тяпка полезла обниматься, я обняла её за шею — и ревела, было никак не успокоиться.
Я в жизни не плакала столько, как в последние недели.
— Карла, не надо, — сказал Норис. — Тебе так не надо. Ты у нас — символ и знамя, хорошо, что на перроне не расплакалась…
— Многих убьют, — сказала я.
— Да, — согласился Норис печально. — Тут ничего не поделаешь.
— Пить хочу, — сказала я.
Он дал мне хлебнуть холодного травника из фляги — с ромом, по-моему. Я чуть не выплюнула, Норис врезал мне по спине, захотелось на него наорать — и я поняла, что мне помогло. Я достала платок и телеграфное зеркальце, чтобы вытереть глаза — и от прикосновения к зеркальцу у меня защемило сердце. Дар тянул, как рыболовный крючок, впившийся в живое тело, — и я не могла понять, что случилось. Никогда такого не чувствовала.
Единственное, что мне пришло в голову, — нужно к большому зеркалу. И я торопила водителя, дёргала Нориса, мы приехали во Дворец быстро, до ближайшего зеркала я бежала — но рядом с ним не почувствовала ничего, кроме той же тянущей тоски.
Только она, пожалуй, стала определённее.
Кто-то меня звал и не мог дозваться — такое было чувство.
Звал кто-то из моих друзей. Кто-то из моих друзей в беде.
Клай, поняла я, держась за раму зеркала руками, как держался Райнор.
У меня дрожали руки, когда я рисовала знак вызова. Но в зеркале заклубилась и медленно разошлась серая муть — и мне было почти больно от неё.
Там что-то плохое, думала я. Совсем плохое, очень плохое.
Это Западные Чащи, там бои.
Клай убит? Или ему почему-то не дозваться? Чары?
Я стояла, смотрела на собственное отражение, а видела его усталое и печальное лицо.
Будь проклято Перелесье вместе с его амбициями — и провались оно в ад, который так любит.
И тут меня тронула за плечо Друзелла:
— Как замечательно, что вы уже вернулись, дорогая леди Карла. Пожалуйста, поднимитесь в гардеробную, вам нужно переодеться к торжественному обеду.
— Что? — переспросила я. Обалдела от её слов, будто мне снился ужасный путаный сон, а Друзелла пришла меня будить. — Куда?
— Обед состоится в Белой Столовой, — сказала Друзелла. — Надо соответствовать, милая леди.
Спорить с Друзеллой я не могла — с ней и Виллемина никогда не
