кабинета считали, что без английских войск Суэцкий канал не будет защищен, и потому присутствие их в Египте должно зависеть от того, как долго Англия сможет владеть Индией. Другая проблема касалась вопроса о характере государственно-политического режима Египта. По мнению У.Гладстона, в стране необходимо было заменить верховенство Турции властью хедива, поддерживаемого законом о праве наследования и «разумным развитием институтов самоуправления». Однако именно войска генералаУолели разгромили египетское конституционное движение и решили судьбу его лидера Ораби-паши. Гладстон не мог не понимать этого. Недаром он заявлял, что «восстановление законного правительства… было завершено не путем Прокламации Султана, а благодаря победе под Телль аль-Кебиром»[276]. Таким образом, «порядок», по мнению либерального руководства, в Египте мог опираться только на британские вооруженные силы. При этом, несмотря на все свои заявления о временном характере оккупации Египта, правительство либералов не спешило с выводом английских войск. Мотивацией, как указывали в своих донесениях русские дипломаты, ссылаясь на высказывания лорда Нортбрук, первого лорда Адмиралтейства, было то, что Англия не хотела, чтобы Египет оказался в условиях, «которые бы сделали возможным закрытие канала в любой момент для наших торговых и военных кораблей»[277]. Но такой курс требовал значительных военных и материальных сил, а также времени. Исходя из этого, как полагал Давыдов, адресовывая свое сообщение министру иностранных дел России Н.К.Гирсу, «продолжение военной оккупации окажется необходимым, и придется установить в Египте порядок вещей, подлобный порядку в полунезависимых государствах Индии». «В настоящий момент, – писал по этому поводу Давыдов, – декларируют во всеуслышание и со всей непреклонностью, что не хотят “ни управлять, ни аннексировать”, но можно ли утверждать, что не будут обязаны сделать одно и что не покорятся необходимости сделать другое, по-прежнему заявляя, что сохраняют Египет для египтян; ведь политика силы часто берет вверх над намерениями самыми честными и бескорыстными»[278]. О намерении англичан остаться в Египте сообщал в Россию и военный агент генерал-майор К.К.Ланц в октябре 1882 г. в своем рапорте в Военно-ученый комитет Генерального штаба России: «Как видно из газет и слышно из частных разговоров, – писал он, – англичане, несмотря на заявления министров, неохотно вышли бы из Египта; для них быстрота, с которой часть экспедиционного корпуса отправлена обратно в Англию, не служит еще доказательством, чтобы и остальная часть войска в скором времени возвращалась бы домой. Египет не Кандагар, относительно которого существовало два различных мнения»[279].
О намерении укрепить британский контроль в Египте свидетельствовал и тот факт, что сам Гладстон, этот «борец за мир», признавал нахождение британских войск в нем неизбежным, хотя и склонялся к ограничению их численности, в отличие от королевы Виктории, которая не только не соглашалась с идеей о выводе войск, но и настаивала на значительной их численности. (Гладстон расценивал это желание королевы как «неконституционное» и «иррациональное»)[280]. Но важен сам факт, что Гладстон считал присутствие английских войск, малочисленных или значительных, необходимым. Уже 15 сентября 1882 г. он представил членам кабинета «Меморандум», в котором высказался за сохранение британского присутствия в Египте на неопределенное время. В целом английские политические и общественные круги были также настроены в пользу длительной британской оккупации.
Вопрос об эвакуации Египта поднимался и в последующие годы. Общественное мнение было настроено в пользу длительной оккупации страны. Чрезвычайный и полномочный посол России в Лондоне барон А.П.Моренгейм отмечал в своих донесениях Н.К.Гирсу, что в качестве аргумента в пользу присутствиях английских войск в Египте приводились суждения о том, что если британские войска будут отозваны, то Англия не достигнет «никакой высокой цели, провозглашенной во время интервенции, не реализует никаких из благодеяний, которые были бы там оправданы», и что «возвращение последнего английского солдата послужит неизбежно сигналом для самых страшных катастроф»[281]. Среди министров либерального кабинета, как сообщали в 1884 г. представители русского консульства в Каире, существовали два подхода к разрешению египетского кризиса. Первого придерживались такие политики, как Гладстон, лорд Гренвилль, Дж. Чемберлен, которые «хотели выйти сухими из воды», поскольку считали, что Египет доставит большие трудности для самой Англии. Второе «идейное течение» представляли лорд Спенсер, маркиз Хартингтон, У.Харкорт, лорд Нортбрук, выступавшие, по мнению русских дипломатов, сторонниками «действия и захвата»[282]. Правда, среди либералов раздавались и голоса протеста. Дж. Морли неоднократно выступал с критикой правительственной египетской политики, убеждая своих коллег в необходимости эвакуации английских войск из этой арабской страны[283].
После победы в войне англичане не спешили с выводом войск из Египта[284]. С 1883 г. неограниченным правителем Египта стал майор Бэринг (позднее получивший титул лорда Кромера и написавший двухтомную работу по истории этой страны), целью которого стало укрепление колониального режима Британии в этой североафриканской стране.
В целом, необходимо отметить, что российские дипломаты достаточно объективно оценивали позиции либеральной политической элита, равно как и деловых и общественных кругов Британии, по решению египетского вопроса в начале 80-х гг. XIX в. В их донесениях и отчетах четко прослеживается утверждение о том, что с какими бы критическими замечаниями в адрес консерваторов не выступали либеральные лидеры, как бы убедительно они не доказывали различие между консерватизмом и либерализмом в подходе к колониальной политике, какие бы доводы они не приводили в пользу «гуманизма», «миролюбивости» либеральных идей, действительность с очевидностью доказала обратное. В вопросах защиты «Британских интересов» либеральное правительство прибегало к тем же крайним методам колониальной политики, что и их политические противники.
Глава 5
«Неофициальный агент русского правительства» в Лондоне Ольга Алексеевна Новикова (1840–1925)
И.Р. Чикалова
«Неофициальный агент русского правительства», «член парламента от России», «величайшая разведчица», «“русская Лорелея”, мелодичный голос которой увлекал британских политиков»[285], – такими эпитетами, окрашенными в диаметрально противоположные, от восторженных до уничижительных, тона, сопровождалось при жизни имя Ольги Алексеевны Новиковой. «Для России, – писал составитель книги ее воспоминаний и переписки, знаменитый журналист У. Стед, – никто из заграничных политиков не сделал столько в наше время и не будет помянут с такой благодарностью будущими поколениями. Защищать характер и оправдывать политику государства в самом лагере его непримиримых врагов редко приходится мужчине, и никогда не случалось, чтобы за это взялась женщина. Но Ольга Алексеевна взяла это на себя, и никогда высокий долг не исполнялся более блестяще, добросовестнее и совершеннее»[286].
Уникальная личность О.А. Новиковой, о которой при жизни слагались легенды и издавались книги, оказалась на долгие годы преданной глухому забвению. В советское время лишь сухая заметка в «Дипломатическом словаре» напоминала об ее бурной деятельности на благо укрепления имиджа России в Англии[287].
