впечатываемые в землю болью в измотанных надрывным трудом мышцах, бросились к ним, приняв Алексея сразу на пять, наверное, пар рук. Только тогда раненый застонал – в первый раз с тех пор, как его ударили. Николай и Игорь рухнули на свободное место, и по-крабьему отползли в стороны на руках.
– Что его?
Шалва, на коленях сдиравший с лежащего куртку, обернулся, и остальные чуть расступились, давая ему спросить.
– Умалт, сапогом.
– Сука…
– Тихо ты.
– Всё равно.
– Угу…
Превозмогая ввинчивающуюся в крестец и шею боль, Николай, привстав, подтащил себя к лежащему, и тут же снова сел, пробегая пальцами по боку Алексея, быстро наливающемуся чернотой. Ребра были целы, таз, наверное, тоже – но вот всё пространство между ними с левой стороны, куда пришёлся удар, было залито чёрно-бурым цветом, просвечивающим сквозь ставшую почти прозрачной сине-белую кожу.
– Пульс! – скомандовал он, и кто-то из ребят, закатав расстёгнутый уже рукав на Алексовой рубашке, вместо того, чтобы взяться за пульс самому, передал вялую кисть ему.
Пульс был слабый, почти как шерстяная нитка с цепочкой завязанных тут и там узелков. Натянешь в стороны чуть сильнее, и порвётся. Часов не осталось, насколько он знал, ни у кого, но и так всё было более-менее ясно. С давлением у парня было совсем плохо. Подумав секунду, Николай потряс в воздухе руками и, выложив на бок раненого пальцы, начал обстукивать подвздошье. По мере стука лицо его мрачнело и мрачнело. Не надо было доучиться до пятого курса, чтобы понять происходящее во всей его неприглядности.
– Поверните чуть на бок. Угу. Ещё чуть. Стоп…
Николай, чуть придерживая норовящее перекатиться на него туловище, постучал ещё несколько секунд. Повернулся, поискав глазами среди окружающих самого старшего после себя.
– Шур…
– Да.
– Кто у тебя пропедевтику вёл?
– Виноградова…
– Сам стучать будешь?
– Незачем. Я слышал.
– Тогда всё. Отпускайте, осторожно только.
На этот раз аккуратно уложенный на расстеленные тряпки парень не издал ни звука. Он был ещё в сознании, но зрачки бессильно плавали из стороны в сторону, почти не фокусируясь на окружающем.
– Ну что?
До кого-то из молодых смысл происходящего ещё не дошёл, и дурацкий вопрос повис в воздухе, как одинокий мыльный пузырик, выдутый ребёнком. И ни для кого, вроде бы, и плывёт сам по себе, и всё равно все его провожают взглядами.
– Что, что…
Николай сам не знал, как можно ответить вслух на такой вопрос. Понимает ли сам Алекс, что сейчас происходит у него внутри? И если понимает, то так спокоен потому, что ему настолько уже плохо, или чтобы всё-таки защитить их…
– Лёд бы, – сказали сбоку.
– Да.
Лёд бы не помешал. Равно как и развёрнутая операционная с изготовленной бригадой полостных хирургов. Хорошо поставленный удар мускулистого ублюдка что-то оборвал в животе случайно оказавшегося в этом проклятом месте студента, и быстро загустевающая кровь сочилась сейчас между складками брюшины, высасывая его жизнь. Это могло быть почти что угодно – отрыв брыжейки петли кишечника, разрыв печени, разрыв селезёнки. Скорее всего, последнее. Впрочем, большой разницы это не имеет – прекратить внутреннее кровотечение в полевых условиях почти невозможно. Страшно и… Да и снова страшно, больше ничего. Когда давление в кровеносных сосудах упадёт ниже какой-то черты, то отключится сознание, потом, за другой чертой – дыхательный центр. Тогда всё. При несовместимых с жизнью ранениях реанимировать не положено…
– Что можно сделать?
Голос был глухой, как через вату. Николай даже обернулся вбок, не узнав сказавшего. Угу. Второй Шура. Четвёртый курс, почти человек.
– Пойди наверх и попроси набор для полостных операций. Если будет выбор – бери абдоминальный.
Шутка была чёрная и грубая, но лучших не нашлось. Да и был бы такой набор, ничего бы это тоже не изменило. Шить печень или селезёнку тоже надо уметь… Ожидая потом неизбежного перитонита.
Минут через сорок окончательно стемнело, и ребята расползлись по углам, перешёптываясь и шурша свитерами. Николай лёг рядом с тихим, бесшумно дышащим Алексеем, ощущая, как он иногда вздрагивает. Вокруг было тихо, но чувствовалось, что никто рядом не спит. Николай считал про себя минуты, чтобы хоть как-то успокоить колотящееся сердце. Сколько оставалось Алексею, он не представлял, и оттого было ещё хуже.
– Коль… – вдруг почти бесшумно сказали рядом.
Он наклонился, даже не успев ещё понять, что услышал.
– Коль… – тихо повторил Алекс. – Я тебе давно хотел сказать…
Даже склонившись ухом почти к самому лицу лежащего, Николай почти ничего не слышал. Лежащие вокруг чуть ли не прекратили дышать, но слова выдавливались из пересохших губ настолько тихо, что почти не шевелили воздух. Это был самый настоящий штамп: мужественный боец, теряющий последние силы, шепчет слова прощального напутствия другу. А тот, почему-то, вместо того, чтобы уговаривать его молчать, потому что говорить ему, якобы, вредно, спокойно… ну, по крайней мере, молча, слушает.
– В тот первый день… Когда мы сюда попали…
Алексей замолчал – минуты, наверное, на две, собираясь то ли с силами, то ли с мыслями.
– После того, как убили Руслана, и ты стал драться с тем, первым, у автобуса…
– Ну.
– Я тебе не помог. Ты мне сказал, а я не помог тебе ничем… А Хамид тогда прямо через меня к тебе бросился, когда ты автомат ухватил. Я… мог его оттолкнуть, подножку поставить хотя бы. И не смог. Испугался.
– Ладно. Не волнуйся. Это ничего не поменяло бы.
– Я знаю. Но я всё равно хотел тебе сказать.
На этот раз он замолчал надолго, и Николай попытался разглядеть в темноте выражение лица Алексея. Безнадёжно. Слишком темно. Да и во всех других отношениях тоже безнадёжно.
К моменту, когда время подходило, уже, наверное, к часу ночи, дыхание Алекса стало неровным, с всхлипываниями и свистом. То мелкое, то глубокое, оно волнами расходилось по тесному, давящему подвалу, заставляя бывших студентов сжиматься под наваленными на себя тряпками, закрывая уши руками. Несколько человек, включая Шуру, Шалву и Игоря, переползая на четвереньках через лежащих, подтянулись к ним. Всё так и происходило молча. Можно было бы сказать, что вся их компания переглядывалась, если бы не было так темно. Они ждали.
– Всё, ребята, – тихо сказал Алексей, когда они приподняли его за плечи, чтобы парню было хотя бы чуть-чуть легче дышать.
И ещё раз, через пару минут: «Всё». Потом стало совсем тихо.
Несколько секунд не дышали и они, прислушиваясь, а затем медленно и аккуратно опустили сразу потяжелевшее тело Алексея на пол подвала. Шура дотронулся до его шеи, и через секунду отпустил. Вдвоём с Николаем они тихо накрыли лицо умершего
