– Ичан… – прошептал Волод.
Через пару секунд, словно услышав его, туша зашевелилась, и из-под нее выбрался невредимый Ичан и, прихрамывая на обе ноги, побежал к заплоту. Его приняли на руки.
От степняков отделился один всадник и, подъехав к заставе, прокричал непонятно к кому обращаясь:
Глава четвертая
Волод уже битый час спорил с Посвященным Функционером, в караульном помещении заплота.
– Я вам еще раз повторяю – Грейт накопил огромные силы. Его армия представляет реальную угрозу для окраинных секторов Города! Против кого, по-вашему, он собирается воевать, имея в подчинении всю Степь! Вы обязаны принять меры!
– А я в свою очередь снова отвечаю вам, что степные легаты и посольство Грейта привезли заверения в миролюбии и почтении перед Городом, а также договора на значительные объемы по натуральному и денежному обмену. Какие меры, по-вашему, я должен принять? Отказаться от торговли? Закрыть Окраину?
– Грейт в любой момент может напасть на Город. Вы должны эвакуировать население сельских районов и прекратить все работы на Окраине, кроме конечно строительных.
– Послушайте, э-э… молодой человек… Ваше задание, кажется, заключалось в поисках источников воды на крайнем Юге, не так ли? Нашли вы воду? Нет. И не перебивайте меня! Более того, вы и ваш следопыт ввязались в очень сомнительные авантюры. Я уже наслышан о ваших подвигах! Вы нанесли тяжелое оскорбление глузгам, вы напали на воинов Грейта, вы укрывали какого-то вора, и что самое для меня поразительное – именно вы привозите мне известие о том, что крайняя фактория разрушена! Кем же?! Степняками, говорите вы, степняками и новыми гражданами Города, или как их называют на арго – клерухами. А ваше сообщение о битве, якобы произошедшей между войсками Грейта и воображаемой коалицией южных племен, во главе с теми же самыми глузгами? К вашему сведению в посольстве Грейта были представители практически всех южных родовых объединений и глузгов в том числе. Какая же в таком случае может быть между ними война?!
– Послушайте…
– Ничего не желаю слышать! – функционер решительно поднялся, значительно запахнул мантию на груди и выпятил вперед тройной подбородок. – Я отвечаю за жизнь Окраины перед Городом и не нуждаюсь в ваших советах. Далее. В отношении вас и вашего следопыта я принял конкретные и исчерпывающие решения – вы будете препровождены в резиденцию Главного Архитектора, а следопыт выдан глузгам, как преступник, скомпрометировавший перед кочевниками лицо Города, дабы глузги сами осудили и наказали его!
Тут уже не выдержал Волод.
– Вы с ума сошли! Выдать Ичана? Я не позволю этого! Я не могу запретить вам делать глупости, отворачиваться от очевидных вещей, и ставить под угрозу жизни горожан, но Ичана я вам не отдам!
– Как вы смеете, мальчишка! Я списываю этот ваш бред на состояние стресса и личностную деформацию…
– Заткнись! – Волод схватил мантию на груди функционера и скрутил ее так, что она врезалась тому в горло, перебив дыхание. Глаза Волода горели ледяным огнем, голос был холоден, размерен и тяжел, – Я еду к Главному и забираю Ичана с собой. На каком основании? На основании предписания Главного Архитектора, согласно которому следопыт Ичан находится в моем распоряжении до конца экспедиции. Так вот, моя экспедиция еще не окончена! Ты понял?
– Я… Вы… физическое насилие в отношении…
– Что? Насилие? Да ведь я даже не прикоснулся к тебе, ведь это мантия душит твое горло, не так ли? Ты видно сильно располнел на своей сидячей работе. Но ничего, кочевые хлысты снимут жир и с твоего брюха и с задницы.
Брезгливо двинув рукой, Волод отпустил функционера. Тот обессилено рухнул на стул.
– Я подам подробный рапорт Главному!
– Я сам подам рапорт. – Волод вышел из караулки. – Ичан! Ты готов?
– А то? Куда идем?
– В Город!
Когда безалаберный Хомо, потомок Творца Мирозданья, наследство свое проиграл, что оставил высокий создатель, то сам первый мир и планеты, и солнца, и время удачливый Хаос решил понадежней запрятать и сунул весь выигрыш в задний карман своих брюк. И тут же, как водится, сам позабыл про прибыток. В то время у Хомо беспечного был младший брат, лишенный их общим папашей и доли наследства, так вот, этот младший, завидуя Хомо, из зависти черной во время игры подтасовывал Хаосу карты в надежде, что Хаос поделит с ним выигрыш честно. Но Хаосу дел без таких пустяков доставало и он, не заметив в упор проклятущего братца, отправился к девке своей возлежать на предвечном. А братец, решив хоть немного урвать от добычи, отправился следом и чуть Хаос храпом занялся, проворно все руки свои в его задний карман запустил. И правой рукой он схватил первый мир и планеты, а левой рукой он схватил огнецветные солнца и неуловимое время схватил своей средней рукой. Но тут как на грех грузный Хаос решил потянуться и перевернулся на спину и, рук под собою не чуя, их задом своим непомерным как есть придавил. О, как же обидно тут стало несчастному братцу, со всех своих сил он рванулся из-под исполина. Но слишком тяжел оказался для бедного Хаос и руки себе младший брат оторвал по подмышки остались в кармане и солнца, и мир, и планеты, лишь в третьей руке, что растет из особого места и из-за того оторваться не может, осталось одно эфемерное время из коего каши не сваришь. Озлобился сильно с тех пор младший брат, и озлившись решил отомстить всему миру, и тем с чем остался – одною рукою, растущей из странного места и временем непостоянным, всем пакости строит. И так наловчился, такого достиг совершенства в искусстве владения временем, что даже Хаос его однорукого начал весьма опасаться. И рад был бы солнца, планеты и мир изначальный калеке отдать, да карман на заду-то бездонный! И падают в бездне безвременной солнца, планеты и мир, что был первым, и нету конца их паденью.
– А дальше? Где про Первых людей, про Основателей, про Отступника?
– Где?! Хох! Легко сказать где… Не придумал еще – вот где, сочинять оно тебе не тягла гонять! Будет время – все предания в стихах перескажу!
– Да ты, Ичан, настоящий Поэт! – Волод тихо улыбался стихам, широкому солнцу, изумрудным полям, людям… Он радовался, хоть и ждала его впереди полная неизвестность… Но он был молод, силен, и здесь рядом с Городом молитвенное упоение наконец вернулось к нему, снова принося сладкую божественную слабость и опустошение. – Сколько у нас Поэтов было? Пять? Ты, похоже, шестым будешь!
