Папа целует меня в щеку и отпускает.
— Гонорар от моей сделки с Саймоном вышел неплохой. Ей двадцать лет, Лив. Она отлично учится — она этого заслуживает.
Он снова смотрит на меня, его темно-голубые глаза — такие же, как у моей сестры, — сверкают.
— Машина от меня, но личное парковочное место любезно предоставлено Николасом.
Я подскакиваю к своему шурину и обнимаю его тоже. Всем обнимашек!
— Твои права все еще действительны, Элли? — спрашивает Оливия.
— Поверь мне, Лив, да. — И я танцую так, будто мне нужно пописать. — Итак, я могу сесть за руль? Прямо сейчас?
— Конечно, можешь, — говорит папа, улыбаясь протягивая блестящий ключ. — Она твоя, дорогая. — Он целует меня в щеку. — Я люблю тебя, Элли.
Я снова обнимаю его.
— Я тоже люблю тебя, папа.
Когда я обхожу вокруг, чтобы забраться внутрь, мой шурин предлагает:
— А, может быть, возьмешь с собой кого-то из парней? На всякий случай, если возникнут проблемы. Логан, ты не против?
Логан кивает.
— Конечно.
Я подпрыгиваю перед ним.
— Это будет так здорово!
Он выглядит немного напуганным.
— Да. Отлично. — Он поднимает кулак и издает жалкое «вау».
Я закатываю глаза и сажусь на водительское сиденье. Оно как будто сделано специально для меня.
Затем Томми осеняет Логана крестным знамением, благословляя его. На латыни.
Логан игриво пихает его.
— Придурок.
Он садится на пассажирское сиденье, и, посигналив и подняв большие пальцы, мы трогаемся.
* * *
Я выезжаю из гаража на узкую улицу с односторонним движением. Пробираюсь через Мидтаун.
Медленно.
Потому что пробкам плевать, что у тебя день рождения.
Как только мы проезжаем через туннель и выезжаем на шоссе, движение становится свободным. Я роюсь в сумочке в поисках четвертака и протягиваю его Логану.
— Что это? — спрашивает он.
Ветер раздувает мои волосы, и я задираю подбородок, наслаждаясь ощущением тепла на лице, вдыхая пропитанный солнцем воздух, в то время как из динамиков играет «Fast Car» Трейси Чепмен. Без активных техник запоминания люди забывают семьдесят процентов своей жизни. Это вопрос возможностей мозга — только такой объем может поместиться в долговременной памяти.
Но этот день — этот момент, прямо здесь — я хочу запомнить его.
— Это наш GPS. Подбрось монетку. Орел — мы едем налево, решка — направо.
Он качает головой.
— Ты такая странная птица.
— Нет, я свободная птица. Ты же был там, когда я делала татуировку: я собираюсь высосать лимон жизни, семена и все, что в нем есть. А теперь бросай по-быстрому.
Он закатывает глаза и бросает монету. Решка.
Я с визгом пересекаю три полосы шоссе — под звуки сердитых гудков, ревущих у меня за спиной, — чтобы быстро выехать на съезд справа.
* * *
Мы останавливаемся на открытом пейнтбольном поле в Джерси. Лесистое, загородное пространство, которое, вероятно, кишит комарами и клещами. Когда я узнаю, что Логан никогда раньше не играл в пейнтбол, я записываю нас обоих.
На самом деле другого варианта развития событий и быть не может.
И время идеально подходит — они как раз собираются начинать новую битву. Инструктор собирает всех игроков на поле и делит нас на две команды, раздавая тонкие синие и желтые жилеты, чтобы можно было отличить друга от врага.
Поскольку Логан и я старше остальных, мы оба становимся капитанами команд. Маленькие лица с широко раскрытыми глазами из отряда Логана следят за ним, когда он шагает взад и вперед перед своими бойцами, зачитывая инструкции, как сексуальный современный Уинстон Черчилль.
— Мы будем сражаться с ними с холмов, мы будем сражаться с ними на деревьях. Мы присядем на корточки в реке и прикончим их, как снайперы. Берегите боеприпасы — стреляйте только тогда, когда увидите белки их глаз. Шевелите мозгами.
Я поворачиваюсь к своей разношерстной команде.
— Чувствуйте сердцем. Мы отдадим им все, что у нас есть — оставьте все на поле боя. Вы знаете, что побеждает в битвах? Желание! Мужество! Сегодня мы все будем чертовыми Руди!
Светловолосый мальчик шепчет своему другу:
— Кто такой Руди?
Парень пожимает плечами.
Еще один поднимает руку.
— Мы можем начать прямо сейчас? Сегодня мой день рождения, и я хочу съесть свой торт.
— У меня тоже сегодня день рождения. — Я даю ему пять. — Близнецы!
Я поднимаю ружье.
— И да, праздничный торт будет нашим военным трофеем! Вот как все будет. — Я показываю на гиганта на другой стороне поля. — Видите того большого парня? Сходимся на нем. Работайте вместе, чтобы уничтожить его. Отрежьте ему голову, — я провожу пальцем по шее, как будто обезглавливаю себя, — и старый пес умрет.
Тощий парень в очках морщится.
— Зачем тебе убивать собаку? Зачем отрезать ему голову?
А маленькая девочка с косичками пищит:
— Мамочка! Мамочка, я больше не хочу играть.
— Нет, — пытаюсь объяснить я, — это не то, что я…
Но она уже бежит в объятия своей мамы. Женщина поднимает ее — смотрит на меня так, словно я демон, — и уносит прочь.
— Черт.
Затем тихий голос шепчет мне прямо в ухо.
— Они уже уходят от тебя в самоволку, девочка? Тебе конец.
Я поворачиваюсь лицом к смелому, жесткому Вессконцу… и он так близко, я чувствую тепло его сильного тела, вижу маленькие палочки щетины на идеальной, великолепной челюсти. Мой мозг заикается, но я нахожу в себе решимость подразнить его.
— Боже милостивый, Логан, ты улыбаешься? Осторожнее — ты можешь потянуть мышцу на лице.
А потом Логан делает кое-что, от чего у меня все внутри тает, а колени превращаются в дрожащую слизь.
Он смеется.
И это прекрасно.
Это преступление, которое он совершает нечасто. Или, может быть, благословение.
Потому что Логан Сент-Джеймс — сексуальный, потрясающий мужчина в любой день. Но когда он смеется? В такие дни ему под силу останавливать сердца.
Он уверенно отходит в сторону, и я усмехаюсь, глядя на его удаляющуюся фигуру. Работник пейнтбольного клуба в униформе дует в свисток и объясняет правила. Сначала у нас есть семь минут, чтобы спрятаться. Я взвожу курок своего пейнтбольного дробовика одной рукой — как Шарлиз Терон в долбаной «Дороге ярости» — и веду свою команду в дикую местность.
