выдерживаю, и что-то слишком много надежды в моём голосе.
— Доскоблишь и пойдёшь отваривать, а я тем временем догрунтую. Пока едим, обсохнет и краской на первый слой пройдём. Ты кисточкой вдоль стен, а я, валиком, середину.
— Понял, — отвечаю, зная, что спорить бессмысленно.
— Ну вот! — Модинка с удовольствием оглядывает проделанную нами работу и сладко зевает. Ещё бы: когда вечер плавно перетёк в ночь, мы только с потолком закончили, а по плану ещё и обои были. В итоге уже шесть вечера следующего дня, а у нас ещё предыдущий не заканчивался. — Зато с ремонтом в комнате покончено. — Будто продолжает мои мысли Моди, разминая шею.
Следую её примеру и окидываю пространство сонным уставшим взглядом: комната семнадцать квадратных метров, сияет чистотой и пахнет свежим ремонтом.
Ну, как пахнет… Воняет свежими испарениями от обойного клея и водоэмульсионной краски. На удивление обои Модинка купила довольно сдержанные и, о счастье, без цветов, которые меня выбешивают.
Видимо, я должен сказать спасибо консультанту, который предложил ей купить остатки с распродажи. Два рулона бежевых обоев в полосочку. Остальные рулоны однотонные, но с приятной текстурой из той же коллекции.
Таким образом, длинная стена без окон, оказалась полосатой, остальные однотонными. Сдвинули на свои места мебель: длинный деревянный стол и бежевый, ещё вполне бодрый диван, который Моди ещё раз почистила и застелила свежим бельём.
— Ну, наконец все дела переделали, — довольно выдыхает уставшая, но довольная Модинка.
— Это были незабываемые три дня в моей жизни, — не удерживаюсь от сарказма, прежде чем развернуться и пойти в душ.
— Ну вот, теперь, как у людей. Ты, Судьбинушка, перетерпи здесь месяцок. Знаю, тебе это место не по нраву, — останавливают меня её слова в спину.
— А потом? — медленного разворачиваюсь.
— А потом всё на лад пойдёт. Будешь жить в условиях, к которым привык.
— То есть, ты хочешь сказать, что торговалась за эту квартиру, вызвалась выскоблить здесь всё до последней пылинки, ради одного месяца в ней?!
— Ну да… — пожимает плечами. — Зато не в говне после чужих этот месяц проживём, а в чистоте. Ты сам полюбуйся! Не твои бывшие хоромы, но глазу-то приятно теперь. Я же видела с какой брезгливостью ты сюда заезжал. А что теперь скажешь?
— Наверное, ты права, — вынужден согласиться с Моди. Думаю, прежнее состояние квартиры к концу месяца меня бы окончательно выбесило. По крайней мере, сейчас не возникает ощущение, что мы в каком-то бомжатнике.
Ещё и диван этот, какими только средствами не обработанный нами с Моди и застеленный чистым бельём, так и манит в свои объятья, обещая подарить ощущение безграничного счастья!
Как бы ни хотелось плюхнуться на него в чём есть, даже не позавтракав, пообедав… нет, поужинав… под строгим взглядом цыганки, уловившей мой порыв, я поплёлся в ванную.
Жаль, здесь душевой кабины нет. Разомлев от тёплой воды, перелезая через борт ванны, чуть не навернулся, что-то уронив, но, благо площадь маленькая, вокруг одни стены. Особо растянуться негде. Придержался рукой за одну из стен и выстоял! Но даже выброс адреналина не взбодрил, мне не до этого. Принятие ванны забрало последние силы, к тому же расслабило. Глаза закрываются сами собой. Вытираю лицо, набрасываю полотенце на мокрую голову и плетусь на диван.
— Эй! — орёт Модинка, но я так устал, что уже даже на крик не реагирую. — С ума сошёл! Срам-то прикрой!
— Завтра, всё завтра… — мне не до её возмущений. Кажется, я засыпаю, ещё не коснувшись подушки.
Утро будит меня приятными ароматами, доносящимися с кухни. Точнее, здесь больше сказывается наличие неработающей вытяжки. Чем пахнет на кухне, тем и в комнате.
— Проснулся?! — передо мной счастливые глаза цыганки.
— Угу… Тело болит, будто меня ночью кто-то поколотил. Не ты ли отрывалась, воспользовавшись моим беспамятством? — потягиваюсь и ловлю заинтересованный взгляд цыганки. Чёрт!
— Чего засуетился, прячешься? Не показывай, раз не хочешь, чтоб смотрели, — хмыкает она, а в глазах бесятся чертята.
— Нееет… — хватаюсь за голову, мысленно ругая себя.
Опять натворил глупостей… До непоправимого ни прошлой ночью, ни сегодня не дошло, но повод Модинке укорениться в квартире и моей жизни я дал. Какой, дал… Да я с ней добровольно «семейное гнёздышко» обустраивал и даже никак не обозначил свою позицию.
А всё этот Шалов… Короче, раздраконил в тот день он меня конкретно своими взглядами на Моди. Как результат, я и сам смотрю на неё другими глазами. Да. Определённо. Во всех моих бедах виноват Шалов. Прибить сволочь мало. И здесь подгадил.
— Давай просыпайся, умывайся и пошли за стол, блины с творогом есть! — Моди наклоняется и быстро чмокает меня в губы, тут же сбегая на кухню.
А вот и результат моих неосмотрительных действий. Не заставил себя долго ждать. Для Модинки поцелуи стали уже неслучайностью, а само собой разумеющимися, и это опасно, ведь она не из тех, кто позволит подобное со случайным человеком. Наверняка, у неё и первый поцелуй был со мной, той самой ночью, когда мы с ней в карты играли. В этой девушке совершенно невероятным образом замешаны противоречия: невинность и порочность, бескорыстие и цыганская хватка, а самое невероятное, что даже при полном отсутствии вкуса, она притягивает взгляд.
Так, Степан. Что за поток мыслей с утра? Холодный душ. Срочно! Говорят, помогает.
Сходил в ванну, залез под душ. Не помогло. Мыслей в голове меньше не стало. Что-то последнее время я слишком много думаю о том, на что раньше время не тратил.
Умылся.
Плетусь за стол.
Тело после трёхдневного марафона просто изнемогает. Да уж. Ремонт — это не спортзал.
Застываю на пороге и будто в замедленной съёмке наблюдаю, как Моди достаёт тетрапак с молоком из невысокого холодильника, находящегося возле окна, поворачивается ко мне со счастливой улыбкой, а через её тёмные, слегка каштановые кудрявые волосы пробиваются яркие лучи солнца.
А я наивно полагал, что это чисто в фильмах приёмчик такой используют. Чтобы фанаты слюной обливались.
— Ты сегодня обворожительна, — вырывается из меня прежде, чем я понимаю, кому это говорю.
Капец… от моего тона искусителя к щекам цыганки мгновенно прилила кровь, а губы чувственно приоткрылись.
Твою ж мат. рёшку…
Нет, она слишком хороша, чтобы смотреть на неё со стороны… — еле удерживаю вырывающийся из груди бессильный стон.
— Ой! Блин же сгорит! — вдруг кричит она, как резаная, включая мой мозг, тем самым спасая от очередной ошибки, и бежит к чадящей сковороде. Блин это уже не спасает, зато спасает меня. Не горю желанием словить проклятие за впустую утраченную девственность. — Хорошо хоть последний был, — выдыхает она,
