в рассказ Мая.
— А? Да, но это другая история, — ответил Фан Линь, поглядывая в окно. Уже скоро должны была прийти Цинь Жуа и Тайи.
— Мастер, — замялась Мая, потирая пальцы. — А... Значит вы показали сиру Фан Сяочэню, как радоваться жизни?
— В смысле?
— То... То есть вы сразу сдружились, и потому что вы такой... Такой добрый, только с вами он чувствовал счастье... И смеялся...
— ...
— И потом, когда вас не было, он вспоминал о вас... Да? А вы вспоминали о нём, Мастер...
Фан Линь посмотрел на немного красную, мечтательно улыбающуюся девочку и понял, что её воображение касательно их связи с Фан Сяочэнем явно пошло немного не в то русло...
— Мастер, а вы когда-нибудь брали его на руки и летали вместе с ним в небо?..
— Мы были просто знакомые, — сухо ответил Фан Линь, а потом вздрогнул, смотря на сверкающие глаза Маи. Воистину, нет ничего страшнее воображения шестнадцатилетней девочки...
— Ладно, хватит об этом. Давай назад к теме... Назад... Забыли, — вздохнул Фан Линь и продолжил свой рассказ. Они с Фан Сяочэнем действительно тогда сдружились. И даже сложно сказать почему, учитывая какой разный у них был круг интересов. Фан Линю нравилась свобода, ветер, внимание и женщины; Фан Сяочэнь предпочитал узкие комнатки, книгу, тишину и одну единственную женщину. С другой стороны, вопреки мечтам кое-кого, общались они не то чтобы слишком часто, — просто время от времени, — зато так они друг другу не надоедали и не мешали. Они были словно послы двух разных миров.
В итоге, под влиянием своего зятя, Фан Сяочэнь постепенно покинул кокон и вышел в большой мир. Он не мог культивировать, но знания, хитрость и ум молодого человека поражали. В какой-то момент его заметил сам президент Федерации, и Фан Сяочэнь, который тогда скрывал своё имя, интереса ради стал его помощником.
Примерно тогда он и загорелся идеей гражданского общества, а заодно увидел какую на самом деле пользу может приносить его талант. Более того, он так себя проявил, что Президент намеревался назвать его своим приемником... Но тогда же всплыла большая проблема. Сам клан Фан был не против, даже за, но вот кое-кто категорично не хотел подобного развития событий — а именно семейство Тан. Им было совершенно не выгодно, чтобы влияние Фан разрослось до такого масштаба. Они грозились начать войну, если юноша действительно станет Президентом.
Фан Сяочэнь долго мялся, — он понимал, какую пользу может принести его талант, и что больше он никак не сможет себя проявить; что ему придётся вернуться в затхлую библиотеку, если он упустит этот шанс... Тогда юноша пошёл на решительные действия. Он обещал Тан что не будет использовать власть ради своего Клан, а в качестве доказательства решил разорваться свои связи с семьёй, стать безродным. Он просил отца назвать его бастардом и выгнать из клана.
Сперва Фан Хэ был против; если тебя выгнали из рода ты не просто не имеешь права на наследство — ты становишься изгоем. Неприкасаемым для всей семьи, с которым воспрещается даже говорить. Мужчина не хотел терять сына, его жена и вовсе была в ярости и говорила, что лучше они пойдут войной на Тан, чем допустят такое. Но Фан Сяочэнь был непреклонен; целых семь дней он провёл на коленях перед дворцом семьи
На рассвете седьмого дня Патриарх Фан наконец вышел к своему сыну. Он взглянул на него, достал нефритовую табличку с его именем и каплей крови внутри, и разбил её в дребезги — на Фан Сяочэня обрушился сверкающий зелёный прах... Молодому человеку никто не помогал подняться в кресло — он забрался на него сам и навсегда оставил отеческий дом.
Потом он сделался Президентом Федерации и за вот уже тридцать лет своего правление добился небывало роста и развития для государства; его светоч затмил даже Небесные кланы.
А ещё за эти тридцать лет Фан Хэ ни разу не упоминал его имени. Мин Доу же возненавидела клан Тан, за то, что те лишили её сына, но ещё больше она гневалась на своего мужа, за то, что он тогда его отпустил.
— Вот так, — закончил Фан Линь и выглянул в окно. Там уже всё пожелтело, и на пыльную дорогу, по которой несли большую двуспальную кровать, падали желтоватые лучи солнца.
Начинался закат.
96. Семимильный Прогресс
На следующий день, в солнечный полдень, — потому что просыпаться в семь часов утра Фан Линь зарёкся на всё свою оставшуюся, не очень продолжительную жизнь, мужчина снова вернулся на поле подсолнухов. В этот раз он не стал глотать горячительной пилюли, а потому мужчину там ожидал диссонанс: всё ещё ярко сияло солнце, цвели цветочки, всё было пёстро, ясно, голубели небеса... Но вот вчерашнее пекло улетучилось, и вместо него мужчину стал щипать дикий мороз.
Фан Линю пришлось зажечь внутри себя свои призрачные огоньки. Это помогло, но не сильно, и когда мужчина дошёл по тропинке до ледяной гробницы, его нос покраснел, щёки зарумянились, а нижняя губа успела покрыться ледяной корочкой и треснуть алой кровинкой; Фан Линь всосал горячую кровь, наклонился над гробом и выдохнул густое облако белого пара.
— С добрым утром, — сказал он спящей девушке, сбросил с плеча длинный мешок и присел на холодную землю; потом мужчина обратил внимание на свою ношу. Он немного подумал и вывалил её содержимое — из мешка на землю выскользнула бледная девушка в бронзовой броне поверх своего чёрного костюма.
— Тебе тоже привет, — сказал Фан Линь.
— Хм, — сверкнул ему ответ, — не от девушки, от брони.
Сама девушка в чёрном упорно молчала; Фан Линь взглянул на неё и снова выдохнул белый пар.
Чтобы культивировать, ему нужно было одновременно ледяное Ци, которое благодаря формации витало на луне в чистом своём виде только возле гроба, и девушка — тут уже возникала проблема. Девушка была запечатана, — ведь в противном случае она могла учинить много дел, — и поэтому здешние морозы представляли для неё определённую угрозу. Чтобы её обезопасить, Фан Линь попросил помощи у Тайи. Броня согласилась, и теперь не только защищала девушку от холода, но и саму её тоже удерживала.
Всё-таки всё время держать её в плотных цепях было немного негуманно — и очень шумно; Тайи же была на ощупь вполне приятной. Броня могла как
