— Я не обязана ни в чем перед вами оправдываться! — ответила она, думая совсем о другом. Ее тонкие ноздри раздувались, то ли от ярости, то ли от предвкушения чего-то. — Он может мне пригодиться, вот и все.
Вскоре пришлось остановиться — и впереди, и справа послышались звуки приближавшейся битвы. Посланные разведчики доложили, что северный корпус русских контратаковал и теснит французов. Некоторые части и вовсе оказались разбиты и теперь их остатки отступали порознь, пытаясь в суматохе присоединиться к другому отряду. Стоя рядом с Бочетти на опушке леса, заросшей густым кустарником, Гаевский с тоской наблюдал за уничтожением такой группы, состоявшей из примерно десятка французов. Они успели дать по нагнавшим их русским один слабый залп — сержант сумел их построить. Но противники, не дожидаясь следующих выстрелов, сразу ударили в штыки. Солдаты попались опытные, никто не побежал, но и сдаваться никто не стал. Состоялся короткий бой, в ходе которого почти все французы были истреблены. Но более всего внимание Гаевского привлек центр этого боя, который странным образом завязался вокруг насмерть перепуганного мальчишки с барабаном.
Безоружный и испуганный, он лишь путался у всех под ногами. Французы пытались защищать мальчишку, прикрывать его, но и русские его не трогали. Так он и топтался на месте, уворачиваясь от мнимых ударов и обнимая барабан. Наконец, кто-то случайно толкнул его, он упал и свернулся калачиком. Когда русские уводили его и немногочисленных пленных, мальчик и тут барабан потащил с собой. Ему не стали мешать.
— О чем задумался, Гаевский? — спросила его графиня, убирая так и не пригодившийся пистолет в кобуру. — Идите к коням, надо уходить отсюда.
— Так, пустяки всякие вспомнились... — усмехнулся Антон и послушно поплелся следом.
На самом деле он вспомнил пески Сахары. Он был на пару лет постарше этого мальчика с барабаном, но тоже еще совсем юн. И у него тоже был барабан. Армия шла под пылающим солнцем Египта, ничего еще было не ясно, но солдаты были преданы своему генералу так же истово, как вот эти — своему Императору. Даже сам Гаевский иногда чувствовал желание идти в бой за Льва, и выбивал дробь со всей старательностью.
Глава пятая. Битва у пирамид
1798 год
Песок и солнце. Солнце и песок. Больше ничего нет — только солнце, солнце, солнце и песок, песок, песок. Они везде. Но хуже всего песок в сапогах. Ноги растерты до крови, опухли, но надо идти, и барабанщик шел, как и вся армия. Единственное, что развлекало солдат во время этого марша — налеты мамелюков. Дико кричащим, дерзким наездникам ни разу не удалось добиться хоть малейшего успеха — несмотря на усталость войска, усиленную жарой. Генерал Бонапарт отбирал лично почти каждого солдата, поражая всех своей необычайной памятью на лица и имена. В Египет отправились лучшие из лучших, и за своего льва-генерала сами бились, как львы. Мгновенно выстраивались в каре, разворачивались пушки, и вот уже мамелюки скрываются за горизонтом, оставив на песке Сахары множество трупов.
Когда Гаевский, используя свою способность к полному перевоплощению, ускользнул с корабля от уже собиравшихся его арестовать гренадеров Колиньи, он переоделся в заранее украденную форму солдата и в суматохе пристал к пехотному батальону, в котором был убит один из барабанщиков. Барабан тогда, в Александрии, показался легким. Но теперь, на подступах к Каиру!.. После многодневного марша он будто набился песком. Лямка ремня нещадно терла плечо, а на бедре от постоянных ударов при ходьбе образовался большой синяк. Но странное дело — желания бросить все, и на привале поискать себе местечко покомфортнее, не возникало. Антон чувствовал себя частью батальона, и ему это, несмотря ни на что, нравилось. Батальон был частью армии, а армию вел за собой обладатель Льва.
И однажды на рассвете кто-то закричал:
— Пирамида! Я вижу Великую Пирамиду!
Потом самые зоркие разглядели все три сооружения. До них оставалось всего несколько лье. Каир и Гиза оказались прямо перед армией Бонапарта, непобедимой и неудержимой. В тот день Наполеон приказал устроить дневку, и, воспользовавшись этим, Гаевский подобрался к ставке как мог близко. Генерала он так и не увидел, но смог подслушать разговор Мюрата с командиром своей дивизии, генералом Дезе.
— Значит, оттянув нас подальше от моря и Александрии со складами, растянув коммуникации, они решили дать сражение в сердце своей страны? — задумчиво рассуждал Дезе. — Оригинальная тактика, обычно все же стараются не допустить разорения населения.
— Восток! — усмехнулся Мюрат. — Здесь не очень думают о населении, здесь нет граждан. Что ж, они поступили мудро. Пока мы спешили, мамелюки мобилизовали арабов, подтянули кое-какую артиллерию, а еще запросили помощи у турок, и получили ее как раз вовремя.
— Как — «помощь от турок»?! — воскликнул Дезе. — Стамбул ясно давал понять, что защищать мамелюков не станет, что они мятежники!
— Не хочу сказать, что Наполеона провели... — кавалерист задумчиво пнул сапогом песок. — Еще в Париже он говорил мне, что понимает: турки не станут терпеть европейцев на земле мусульман. Тем не менее, мы надеялись, что появление здесь французской армии заставит Стамбул держаться подальше от Лондона и поближе к Парижу на какое-то время. Новостей особых нет, но, похоже, турки поддались давлению Англии. По крайней мере, я так думаю. Так или иначе, но больше двадцати тысяч янычар примут участие в битве.
— Проклятье! Да это превосходит всю нашу армию! — огорченно качал головой Дезе. — Я, конечно, уверен в победе, но потери...
— Десять тысяч мамелюков, вот кто меня беспокоит! Прекрасная кавалерия. Мои бойцы не хуже, но мамелюков больше и в бой они идут совершенно бесстрашно. Фаталисты, верят в свой рай. Я уже говорил Наполеону: открытое столкновение кавалерии опасно. Верю, что он, как всегда, все понял и предусмотрел заранее.
— Удачи вам завтра, дорогой Мюрат!
«Завтра... — подумал Гаевский, когда генералы расстались, пожав друг другу руки. — Завтра сражение. Завтра решится судьба экспедиции. И если мы проиграем, Лев окажется в опасности — путь к Александрии долог, и будет труднее дороги сюда. Возможно, появится шанс похитить Льва... Или сделать попытку во время битвы?»
Сигнала от суфиев, друзей Клода Дюпона, Антон пока не получил. Скорее всего, это было связано со стремительным передвижением армии. В свои шестнадцать Гаевский, выполняя всевозможные поручения, побывал во многих передрягах, а однажды его чуть не убила из пистолета итальянская авантюристка. Он воевал на Рейне, потом принимал участие в итальянском походе Бонапарта, и свист ядер не пугал его — возможно, потому что Антон был еще очень юн. Он думал только о предмете. Лев еще только встряхивался, просыпаясь. Он напрягал мускулы, проверяя их, выпускал чудовищные когти, разевал клыкастую пасть. Но находясь рядом, Гаевский чувствовал скрытую пока еще чудовищную мощь страшного предмета.
«Не верю, — мысленно решил он. — Не верю, что мамелюки победят Бонапарта. Лучше пока не вызывать подозрений и быть со своим батальоном. А завтра все решится».
