чувство, что она не хочет, чтобы я видел ее лицо. Возможно, она думала, что сможет скрыть от меня свои эмоции. Как будто это сработает. Взгляд на ее тело сказал мне все, что мне нужно было знать. Она была напряжена, и ее дыхание было слишком сдержанным, как будто она пыталась казаться неизменной, но нет.
Я облокотился на стойку, молча наблюдая за ней. На ней было то же платье и те же шлёпанцы. Это начинало сводить меня с ума. Неужели отец не может хотя бы на один гребаный день перестать играть, чтобы она могла купить себе приличную одежду? Ярость поднялась во мне от очевидного пренебрежения, которому она, вероятно, страдала всю свою жизнь. Пренебрежение было тем, что я знал слишком хорошо. Оно приходило в различных формах.
Я терпеливо ждал, пока она перестанет притворяться, что в холодильнике есть хоть что-то интересное. Она расправила плечи и повернулась ко мне. Ее улыбка была неправильной. Напряженная и неуверенная. На грани того, чтобы быть подделкой. И была вспышка осторожности, но все еще не страха.
— Воды? — догадалась она, уже потянувшись за стаканом.
Я покачал головой.
— Сегодня никакого боя. Дай мне виски.
— Хорошо. — сказала она. — Ты уходишь? Ты мило выглядишь.
— Мило, хм? — повторил я.
Ей не нужно было знать, что сегодня вечером мы с Римо пойдем в один из наших стрип-клубов. Были некоторые несоответствия с книгами, которые мы должны были исследовать. А потом мы долго будем беседовать с работающими там шлюхами.
Румянец разлился по ее щекам, и мне захотелось перегнуться через стойку и провести по ней пальцами, почувствовать ее разгоряченную кожу и эти чертовы веснушки. Невинный поступок обычно меня не трогал, потому что обычно это был просто поступок. Но с Леоной я мог сказать, что никакой актерской игры не требуется.
— Только бизнес, никакого веселья, — сказал я ей.
Ее улыбка снова погасла. Она потянулась за самой дешевой бутылкой виски. Я покачал головой.
— Только не этот. Дай мне с синей этикеткой «Джонни Уокер».
Это был самый дорогой скотч, который предлагала Арена Роджера. На самом деле это было заведение не для изысканных вкусов. Здешние парни любили выпить так же, как и своих женщин: дешевых.
— Тридцать долларов за стакан, — сказала она.
— Я знаю, — сказал я, когда она подвинула стакан ко мне.
Я сделал большой глоток янтарной жидкости, наслаждаясь, как жжёт горло. Я пил не часто, только дважды в жизни. Были и другие способы получить кайф, трахаться и драться, мои любимые.
Я протянул ей пятидесяти долларовую банкноту.
— Остальное оставь себе.
Ее глаза расширились, и она слегка покачала головой.
— Это слишком.
Она порылась в кассовом аппарате и сунула мне двадцать долларов сдачи, потом наклонилась, чтобы достать еще одну пятидесяти долларовую купюру и положить ее передо мной.
— Я же сказал, что не хочу этих денег, а двадцать долларов твои чаевые.
— Я не могу принять. Это неправильно.
— Кто тебе сказал? — спросил я.
Она моргнула и отвела глаза.
— Кто мне что сказал? — она была ужасной лгуньей и еще худшей актрисой.
— Не лги мне, — сказал я с ноткой нетерпения в голосе.
Ее голубые глаза встретились с моими. Она колебалась.
— Я подслушала разговор нескольких человек. — я ни на секунду не поверил этому дерьму. Она вгляделась в мое лицо. — Так это правда?
— Что правда?
Я бросил вызов.
— Что ты являешься частью Каморры?
Она произнесла это так, словно это слово ничего для нее не значило. Она не знала, за чем именно мы стоим, не знала, насколько мы сильны. Для большинства людей это слово ассоциировалось со страхом, но не для нее. Я надеялся, что так оно и останется, но знал, что это невозможно. Живя в этой части города, работая на Роджера, она скоро увидит или услышит то, что заставит ее понять, чем занимается Каморра.
— Да, — ответил я, допивая виски.
Ее глаза расширились от удивления.
— Разве ты не должен держать это в секрете?
— Трудно хранить тайну, которой нет.
Каморра это Лас-Вегас. Мы контролируем ночные клубы и бары, рестораны и казино. Мы организовываем бои в клетках и уличные гонки. Мы даём бедным ублюдкам хлеб и игры, и они с жадностью принимают любое отвлечение от своей жалкой жизни. Люди знают нас, узнают нас. Не было смысла притворяться, что мы что-то другое.
— А как же полиция? — спросила она. Несколько других посетителей с пустыми стаканами бросали на нее взгляды, но никто из них не осмеливался подойти и прервать нас.
— Не волнуйся, — просто сказал я.
Я не мог рассказать ей о нашей связи с шерифом округа Кларк и о нашей связи с некоторыми судьями. Это было не то, что ей нужно знать.
Семьдесят долларов все еще лежали на стойке между нами. Я поднял их и обошел бар. Во взгляде Леоны смешались осторожность и любопытство. Я взял ее за запястье. Она не сопротивлялась, только пристально смотрела на меня. Я боролся с желанием прижать ее к стене и попробовать ее на вкус. Черт, но я действительно хотел этот вкус. Я повернул ее руку и вложил деньги ей в ладонь. Она открыла рот, но я покачал головой.
— Мне не нужны эти деньги. Ты купишь себе красивое платье и наденешь его завтра. И сделай одолжение, избавься от этих гребаных шлёпанцев. Тогда наш долг будет погашен.
Смущение заполнили ее лицо, когда она посмотрела на себя.
— Неужели я так плохо выгляжу, что ты хочешь купить мне одежду?
— Я тебе ничего не покупаю. Я просто даю тебе деньги.
— Я уверена, что брать деньги у кого-то вроде тебя это большой отказ, — тихо сказала она.
Я все еще держал ее за руку и чувствовал, как ее пульс учащается под моими пальцами. Я наклонился к ее уху.
— Это еще большее «нет» — отказываться от подарка от кого-то вроде меня.
Она вздрогнула, но не отстранилась. Когда я отпустил ее, она осталась рядом со мной.
— Тогда у меня не будет выбора, — сказала она.
— Не будет, — согласился я.
Люди наблюдали за нашим разговором с плохо скрытым любопытством. Взглянув на часы, я понял, что мне нужно идти. Я не хотел заставлять Римо ждать.
— Завтра я ожидаю увидеть тебя в новой одежде, — сказал я ей.
Она кивнула и, наконец, сделала шаг назад. Выражение ее лица было искажено.
— Так ты вернешься завтра? — спросила она.
Я обошел бар и снова повернулся к ней.
— Да.
ЛЕОНА
Я наблюдала за удаляющейся спиной Фабиано. Теперь, когда он больше не отвлекал
