Алфрик насторожился.
– А если и совершили, тебя это не касается. Лорд Генрих скоро уедет, а леди Дженова почувствует себя одинокой, и ты сможешь воспользоваться сложившейся ситуацией. Почему бы тебе не подождать у поворота лестницы, ведущей к покоям лорда Генриха? Если леди надумает нанести ему визит, будет уместно напомнить ей о последствиях подобных действий. Только не оскорбляй ее, сделай вид, будто сочувствуешь ей и готов простить ее маленькую слабость.
– Она идет в постель к другому мужчине, а я должен сделать вид, что мне это безразлично? – возмутился Алфрик.
– Конечно, нет! Тебе небезразлично, но ты прощаешь ее, потому что любишь, несмотря на ее прегрешения. Проявление подобных чувств заставит ее поверить, что ты лучше, чем она думала. Понял?
Он что-то пробурчал в ответ и кивнул.
– Вот и хорошо. Сделай все, как я сказала. Подумай, что будет, если мы разочаруем отца.
Алфрик испуганно оглянулся. Они оба его боялись. Но если Роне удавалось обворожить отца, заставить смягчиться и в результате избежать наказания, Алфрику доставалось по полной программе. Барон считал его неудачником. Леди Дженова и ее богатые земли давали Алфрику шанс доказать, что он хоть на что-то способен, и Рона была полна решимости сделать все, чтобы на этот раз Алфрик оправдал надежды отца.
Тут ее взгляд уловил какое-то движение, и она увидела крупного смуглокожего мужчину, скрывавшегося в ближайшей к ним нише.
– Говори тихо!
Алфрик тоже его заметил и потянул сестру за рукав. За ними часто следили шпионы отца, так что они имели все основания остерегаться посторонних ушей. В доме Болдессара было трудно найти безопасное место. Даже Жан-Поль, утверждавший, что является их другом, пересказывал их откровения, когда это его устраивало.
Рона распрямила спину и вскинула подбородок. Она никогда не показывала людям отца свой страх. Поэтому они уважали ее куда больше, чем ее брата. Кроме того, было в этом соглядатае нечто, что вызвало ее раздражение: то ли неопрятные, нечесаные волосы и крупное, крепкое тело, то ли устремленный на нее дерзкий взгляд.
Рона презрительно посмотрела на незнакомца.
– С чего это я должна беспокоиться, если он нас слышит? – громко сказала она, кривя губы. – Он всего лишь слуга. Грязь у меня под ногами.
Алфрик нервно рассмеялся.
– Пойдем, Рона. – Он потащил сестру в сторону спален.
Она двинулась за ним, но обернулась и обнаружила, что исполин смотрит ей вслед. Что-то в его лице привлекло ее. Поворот головы, мощная линия челюсти, надменность. Ее слова вместо того, чтобы обескуражить этого лохматого медведя, сыграли роль приманки.
Нет, он не посмеет! Она леди. Слуги, какими бы привлекательными ни казались, всего лишь слуги и на большее не способны. Пусть только попробует. Ее отец убьет мерзавца, или она сама его прикончит.
* * *
Рейнард стоял, наблюдая за ними. Он проследовал за братом и сестрой по большому залу и укрылся в нише. Поскольку ему было достаточно трудно расслышать, о чем они шептались, он неосторожно себя обнаружил. Из услышанного он понял, что девушка советовала брату обольстить леди Дженову и заманить в ловушку. Еще они боялись вызвать недовольство отца. Но было бы несправедливо вменять им это в вину: лорд Болдессар и впрямь имел вид весьма гнусного, алчного старикана.
Девушка была красавица. Маленькая, но роскошная. Ему пришлось бы поднять ее на руки, чтобы поцеловать. Но оно того стоило. Рейнард наблюдал за ней сегодня во время пира, сидя за низким столом с другими людьми незнатного происхождения. Он видел, как она бросала взгляды по сторонам, подмечая детали, как разглядывала Генриха. Сначала это удивляло его, потом стало забавлять. Генрих не проявлял к ней интереса, и Рейнард, как ему казалось, догадывался почему. Она же устроила целое представление, чтобы привлечь его внимание. Но это средство уже испытывали другие женщины, куда более искушенные, чем леди Рона.
К чему она стремилась? Видимо, хотела помочь брату добиться расположения леди Дженовы.
Не будь Алфрик слюнтяем, делал бы все сам, а не использовал свою сестру как шлюху. Она заслуживала лучшего…
Впрочем, не все ли равно Рейнарду, что делает его сестра? К тому же она ясно дала ему понять, что думает о нем. Он грязь у нее под ногами. Ему вновь вспомнилась сцена ее театрального ухода. Колыхание бедер под красным платьем, горделиво вскинутая голова. Она и впрямь благородная дама, по крайней мере, таковой считала себя.
Но при всем своем благородстве эта дама нуждалась в уроке хороших манер.
И Рейнард знал, что преподать этот урок придется ему.
Глава 8
В своих покоях, в комнате над большим залом, Дженова не могла сомкнуть глаз. Вечером перед пиром ее навестил капитан судна, которое накануне помогли стянуть с песчаной банки в глубокую воду ее люди с жителями Ганлингорнской гавани. Он пришел не только поблагодарить ее, но и предложил совершить сделку. Сказал, что у него есть несколько рулонов ткани, которые ему хотелось бы ей показать. К сожалению, он не мог отдать их ей бесплатно, хотя был бы рад, но пообещал уступить их по весьма сходной цене…
Его товар действительно оказался превосходного качества и ассортимента. Дженове особенно понравился белый бархат. Эту редчайшую и красивейшую из тканей практически невозможно было купить. Бархат сам по себе не часто встречался в Англии, а белый вообще не имел цены. Дженова гладила его, затаив дыхание.
– Сколько? – спросила она прямо и в ужасе закрыла глаза, когда продавец назвал цену.
Капитан тут же добавил, что собирался запросить больше. Дженова вздохнула. Из этого бархата получился бы превосходный свадебный наряд. Она хотела венчаться в красном наряде из шерсти, но платье из белого бархата куда больше подошло бы для леди Ганлингорн.
«Голубые глаза Генри загорятся, если он увидит меня в этом».
Неожиданно посетившая ее мысль изумила Дженову. Она мечтала о Генри, а готовилась к свадьбе с Алфриком.
– Очень хорошо, – сказала она, стараясь не думать, что могла бы потратить столь огромные деньги на что-либо другое. – Я возьму его, капитан. Весь рулон.
Капитан едва сумел сдержать радость.
Дженова перевела взгляд на сундук, где хранились ее дорогие наряды, и ощутила дурноту. Не из-за цены, а из-за возникших сомнений.
Она вдруг почувствовала, как в ней что-то пошатнулось, едва уловимо, но драматично и бесповоротно. Вещи, казавшиеся такими ясными и определенными, вдруг изменились. Сегодня, когда Алфрик с глазами, полными надежды, принялся ей льстить, – с налетом некоторого отчаяния, как ей теперь почудилось, – слова, прежде доставлявшие удовольствие, вдруг утратили смысл. Лучше бы он молчал, не досаждал ей своим вниманием. Если бы только, думала она, ей удалось привести в порядок мысли и разобраться в своих чувствах.
