больше не вернётся.
– Не понял, – сказал Матвей. – Объясни-ка, а то я вчера малость перебрал, голова до сих пор трещит, да ещё вчера упал, башкой стукнулся. И вообще, слабо соображаю. Чего ты сейчас сказал?
– Я сказал, – спокойно повторил Григорий, – что Нюра останется здесь. Ты вчера избил её до полусмерти.
– Не может быть, – Матвей взялся за затылок и скривился от боли.
– Очень даже может. Я знаю, что ты и раньше её бил, но то, что случилось вчера, это уже чересчур. Она еле от тебя выбралась, чуть не померла. Ты бы видел её вчера.
– Не верю. Где она? – Матвей двинулся в сторону двери.
Лиза похолодела от ужаса. Неужели Григорий отступит и разрешит ему забрать Нюру? Лиза уже приготовилась ответить Матвею, но тут Григорий преградил ему путь в дом, встав перед дверью.
– Что это значит, Гриша? – Матвей терял терпение.
– А то и значит, – спокойно, но твёрдо продолжал Григорий. – Я не отпускаю Нюру обратно к тебе. И тебя не пущу к ней. Ты её чуть не угробил. И нечего тебе на неё смотреть.
Матвей остолбенел. Его лицо перекосило от гнева.
– Ты понимаешь, что ты сейчас говоришь, дружище?
– Я понимаю. И тебе я не дружище. Жаль, что раньше этого не понял.
– Ах, вот ты значит, как заговорил?! – Матвей отступил на шаг и усмехнулся. – Значит, увёл у меня одну бабу, теперь жену забираешь? Ладно, проживу и без неё. Но ты, сука, не прав. Тебе это ещё отзовётся. – И он повернул к выходу.
– Давай, давай, проваливай, – сказал Григорий, развернулся и вошёл обратно в дом.
Лиза бросилась ему на шею.
– Ой, Гриша, неспокойно мне. Не простит он тебе этого. Ты будь осторожен.
– Ладно тебе каркать! – раздражённо сказал Григорий. – И про какую это он бабу говорил? Кого я у него увёл?…
6.
Нюра выздоравливала очень медленно. Синяки и ссадины уже давно прошли, а она всё ещё почти не вставала. Часто кружилась голова, болел, никак не проходил, живот. Больше всего припало ему. Но, самое главное, после случившегося Нюра совсем сникла, завяла, как цветочек. Ещё не зажила в душе рана после прервавшейся беременности, а тут снова навалилось такое потрясение – услышать от любимого мужчины такие страшные слова, увидеть его перекошенное ненавистью лицо, узнать, наконец, что он не любит и никогда не любил. И она не выдержала, сломалась окончательно.
Она так и жила в доме матери, вместе с Гришей и Лизой. Наконец-то, она была под защитой близких и родных, теперь её никто не обидит.
– Ничего, всё обойдётся, вот увидишь, – говорила ей Лиза. – Вот поправишься, забудутся старые обиды, и заживём тогда одной большой дружной семьёй. Ты только выздоравливай скорее.
Лиза старалась окружить любимую подругу заботой и теплом, занять её мысли чем угодно, лишь бы отвлечь от горестных дум и тяжких воспоминаний. Всё время разговаривала с ней, не оставляла одну. Но она видела и понимала, что Нюра уже не та, что была раньше. Её ничто не радовало, ничего не интересовало. Она была молчалива и подавлена. Она могла целый день просидеть у окна, глядя на улицу. В глубине души, несмотря на все обиды, нанесённые ей, Нюра надеялась, что Матвей вернётся за ней. Но он не приходил. Он уже и думать о ней забыл.
В середине декабря Лиза родила Верочку. И это событие внесло в дом Суботиных радость и оживление. Даже Нюра, глядя на маленькое беспомощное дитя, улыбалась горькой улыбкой, радуясь за Лизу и понимая, что самой ей так и не судилось испытать счастья материнства.
Зимой Нюра заболела. Она была очень слаба, и не могла справиться с болезнью. Нюра таяла и угасала на глазах. У неё не осталось сил, ни физических, ни душевных, чтобы бороться. Врачи разводили руками, лекарства не помогали.
Лиза плакала, не в силах ничем помочь подруге. Григорий ругал себя за то, что не забрал сестру от Матвея раньше, когда было ещё не поздно. Свекровь дни и ночи проводила у постели дочери, молясь о её выздоровлении. Никто не говорил об этом вслух, но все понимали, чувствовали, что чуда не произойдёт. Нюра таяла, как свечка, жизнь угасала в ней с каждым днём. Бедняжка ждала и желала одного: чтобы пришёл её Матвей, чтобы повинился и сказал, что сожалеет обо всех обидах, нанесённых ей, просил, чтобы простила, и сказал, что по-прежнему любит.
– Хоть бы увидеть его перед смертью, – сказала как-то Нюра слабым голосом, когда рядом была Лиза. – Хотя бы разочек, хоть на минутку. Только увидеть, да за руку подержать.
В начале весны Нюра умерла, так и не дождавшись Матвея. Лиза очень сильно горевала, чувствуя, что волей-неволей явилась причиной смерти подруги, потому что, сама того не желая, все эти годы стояла между нею и ненавистным Матвеем. Лиза корила себя за то, что ещё раньше не уговорила Григория забрать сестру из того проклятого дома, где Нюрочка пережила столько горестных и тяжёлых моментов и была так несчастна. И, несмотря на всё, она, глупая, продолжала все эти годы любить своего Матвеюшку, этого душегуба и монстра в человечьем обличии.
Врачи сказали, что умерла Нюра от воспаления лёгких. Но Лиза знала, что это Матвей погубил её.
Время шло, а Лиза всё больше тосковала о Нюре. Лиза осиротела. Не стало её единственной близкой подруги, родной души. Не с кем было теперь поделиться своими радостями и горестями, самым сокровенным. Не с кем поговорить, посмеяться и поплакать. Лиза была подавлена.
А через полгода очередное несчастье обрушилось на семью Лизы. Осенью у её отца, Павла Пахоменко, случился обширный инфаркт. Лиза снова ездила за врачом, но до его приезда Павел не дожил. Сердце не выдержало. Поля овдовела, оставшись одна с двенадцатью детьми на руках. Самой старшей, Любке было двадцать два года, а самой младшей Марусе только годик.
Туго теперь приходилось семье Поли без кормильца. Старшие дети, конечно, работали, и это позволяло их семье прокормиться. Но без отца, без главной опоры, всё теперь стало по-другому.
Лиза тоже целыми днями работала – в доме, в огороде. Лишившись поддержки со стороны отца, ей теперь приходилось рассчитывать только на себя; на Гришку надежды было мало. Поэтому Лиза и за огородом ухаживала, чтоб урожай потом на зиму заготовить; и одежду девочкам сама шила – новой не накупишься – а материи, слава богу, было вдоволь: из приданого много осталось, да новой запаслись. В общем, ежедневная круговерть, некогда голову в гору поднять.
