2 февраля 1919 г.
Лондон, Англия
Я ожидала, что с фронта вернется тот же Арчи, который уходил на войну. Или, по меньшей мере, тот же Арчи, с которым мы так волшебно провели его отпуск два года назад. Но возвратившийся Арчи оказался совсем другим человеком.
Энергичный, загадочный Арчи превратился в беспокойного и в то же время инертного человека, он был непостижимо несчастен, но без былого романтического флера. Он мрачнел от любого житейского стресса, а малейший шум мог спровоцировать мигрень и привести его в бешенство. Казалось, ничто на свете ему не в радость – взять хотя бы непрерывную череду сигарет, которые он выкуривал в скверном расположении духа. А главное – его работа. Получив после возвращения должность в Королевском летном корпусе, он утверждал, что не видит здесь для себя никаких долгосрочных перспектив, хотя я сомневалась, так ли это. Про себя я считала, что Арчи – когда проблемы с носовыми пазухами лишили его возможности летать – одновременно утратил одержимость полетами, и постоянное пребывание среди авиаторов и аэропланов причиняло ему боль. Мне не хотелось думать, что он страдает от депрессии – того состояния, с которым я то и дело сталкивалась в госпитале, ухаживая за ранеными солдатами. Но какая страсть заменила бы ему предыдущую любовь, любовь к небу? Определенно – не я.
В моих мыслях денно и нощно звучало мамино свадебное наставление: муж требует внимания и управления. Я начала думать, что если стану заботиться о нем должным образом, то смогу вернуть прежнего Арчи. Если буду подавать ему идеальную еду, до блеска надраивать квартиру, обеспечивать интереснейшие беседы за ужином, если буду идеальной любовницей, – то все это даст ему, наконец, покой. Я полагала, что исцелить Арчи – мой долг, и после войны полностью сосредоточилась на своей цели. Это меньшее, что я могла сделать для своего мужа – в конце концов, он – один из немногих, кто возвратился с войны живым.
С висящей на сгибе руке корзинкой покупок я поднималась в нашу квартиру на Нортвик-террас. Я старалась ступать по лестнице как можно легче, дабы не привлечь внимание консьержки, миссис Вудс. Большей частью я ценила ее доброту и советы по домоводству, но она отчего-то вечно критиковала мой выбор мяса и прочих продуктов на местном рынке. Даже послевоенный дефицит не был оправданием для неправильных покупок. Мои шаги, судя по всему, оказались недостаточно легки.
– Миссис Кристи! – прозвучал ее голос под двумя пролетами, которые я успела преодолеть. Игнорировать ее было бы грубо, и я поплелась вниз по уже пройденным мною ступеням.
– Добрый день, миссис Вудс, – поприветствовала я, стараясь не выдать раздражение.
– Хорошо, что я поймала вас, миссис Кристи. Рынок сегодня был на редкость богат молодой морковью, и я взяла на себя смелость купить пучок для вас с супругом.
– Как это любезно с вашей стороны! – Я полезла за кошельком. – Сколько с меня?
– Нет-нет, ни за что, – погрозила она мне пальцем. – Я угощаю. – И, заглянув в мою корзинку, добавила: – Тем более что ваши овощи знавали лучшие времена.
Я еще раз поблагодарила ее и снова поковыляла вверх, к нашей двухкомнатной квартирке. Поначалу я была весьма признательна ей за наставления по части домашнего хозяйства, ведь единственное, чему учила меня мама, – это как командовать прислугой, которой я теперь не располагала. Однако в последнее время рекомендации миссис Вудс стали слишком уж назойливы.
Вымыв в раковине свинину, овощи и картошку, я принялась готовить ужин, неукоснительно следуя рецепту. Задвинув блюдо в духовку, оглядела квартиру в поисках новых задач. Совет мамы про заботу о муже засел у меня в голове, но как о нем заботиться, если он на службе, а все домашние дела уже переделаны? Я часами оставалась наедине с собой и с убеждением, что все мои труды должны быть посвящены Арчи. Такая вот парадоксальная ситуация.
Однажды я наткнулась на объявление о кулинарных курсах и сочла их хорошей идеей. Благодаря этим занятиям мне было чем заняться после покупок и уборки квартиры до возвращения Арчи. Но и уроки не занимали полностью мое время, и в отсутствие круга общения – все мои подруги жили в Девоне, кроме Нэн Уоттс, которой со мной было бы не очень весело, ведь мы слишком сильно различались по уровню достатка, – у меня все равно оставались свободные часы. Даже уроки счетоводства и стенографии – я их тоже решила освоить – занимал лишь часть моего досуга. Хоть мне и следовало благодарить судьбу за то, что у меня есть муж и что он вернулся с войны, но я все равно не могла не скучать по духу товарищества в госпитале и аптеке, по знакомым из Торки, а особенно – по компании мамы и – представьте себе – тетушки-бабули, которая так и жила в Эшфилде с дополнительной прислугой.
