вокруг. Поднялся и побрел туда, куда вело пара-чутье.
Рой лежал под кустом можжевельника, живой, но сильно пострадавший. Без сознания. Несколько глубоких ран, сломана передняя лапа. Да еще шок от перехода.
Руками я водил над лохматым телом. Сломано несколько ребер, внутреннее кровотечение. Совсем плохо.
— Что это ты, брат? Шалишь, барбос.
Собрать, вытянуть остатки сил. Если отдам слишком много, до места не дойду, загнусь. Но я не колебался ни минуты, нет. Под ладонями начали рубцеваться запекшиеся раны, срослась лучевая кость. Ребра, легкие. Теперь я отдаю свою силу, Рой. Хотя бы ты выйдешь отсюда. Плохо тебе будет без меня, я знаю.
От слабости я повалился ничком. И тошнота. Что-то знакомое в таком состоянии. Что-то я слышал об этом.
Место вокруг оказалось знакомым. Рой зашевелился, поднял голову. Укоризненно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Нам не хватило сил переброситься на дальнее расстояние. Мы были в считанных десятках километров от места четырех ядерных ударов.
Теперь все бесполезно, если мы не доберемся до точки тридцать два за несколько часов. Там нам смогут помочь. Мы получили такую дозу облучения, что уже сейчас меня тошнит. Рой еще хуже. Даже не интересно, от чего мы умрем, от лейкемии, или просто истощим силы и упадем, чтобы не встать больше.
Ага, и мои подсчеты говорят, что на пеший путь у двух умирающих созданий уйдет не менее восемнадцати часов. Слишком долго, счет идет на минуты.
Все это я обдумывал уже на ходу — Рой плелся рядом, нести его у меня недостало бы сил. Он ничего не говорил, видимо, уже понимая — почему я не пускаю его в свои мысли.
А еще… Я не чувствую давно привычного давления в чувственной сфере. Той духовной мути, которая, когда более, когда менее, преследовала меня все время в Зоне. Неужели все кончилось? Так мы сделали работу? Надеюсь, там ничего не осталось, кроме шлака. Такой удар… Я не зря запросил четыре тактических заряда.
Дождик… Меленький. Я идиотски захихикал — дождь был черный. Радиоактивный. Хиросимский дождик. Волосы вылезут — да мертвецу ни к чему.
Я смутно помню те часы — головокружение и наплывающую тошноту. Лебедка накрылась вместе со всей аппаратурой, но перчатки я сохранил. Мне не пришлось искать трос и перебираться на руках, с полумертвым Роем на спине — рва не было. Осталась неглубокая впадина на его месте.
Я говорил, то ли с псом, а скорее — с собой. И едва не отмахнулся от голоса в голове:
— Друг! Путник! Жив?
— А-а, привет. — Ответ довольно дурацкий, учитывая обстоятельства. — Пока живы. Ненадолго. — У меня не было ни малейшего желания что-то смягчать.
— В чем дело-то там?
Я вкратце рассказал. Отшельник был едва слышен. Может, то шумела облученная кровь у меня в ушах?
— Я истратил все силы на переход.
— Я тоже. Вы где сейчас?
— Возле бывшего рва, километрах в трех от Калинова моста.
— Вот что, идите после моста…
11
В заброшенном дачном поселке, в полутемном гараже мы нашли темно-синий «Лэнд Крузер». Хозяин трехэтажных кирпичных хором явно не бедствовал. Рояль в кустах, так это называется в романах. Вот только рояль бесполезный — оставленный рядом с машиной Отшельником полный аккумулятор уже сел. На всякий случай он сохранил этот джип с запасом консервов и бензином в багажнике. Сказал, что это была обычная предосторожность. Но не заглядывал он сюда уже год.
С машиной мы бы были на месте через пару часов — дорога проходима. Я решительно откинул широкий капот. Положил ладони на желтую коробку с медведем.
Синяя искра забилась между обожженных пальцев. Щекотно. Искра исчезла — ушла в электролит. От маленького чуда мне совсем поплохело — едва я залез на сиденье, как согнулся в рвотном спазме. Рой лежал рядом, тусклым взглядом озирая меня.
— Счас, Роюшка, поедем! Ключ он нам оставил, только вот я расклеиваться стал, малыш…
— Ты не расклеиваешься. — В глазах пса стояли человеческие слезы. — Ты умираешь. Придурок. Зачем ты меня тащил…
— Захлопнись. — Дальше говорить я не мог — из носа хлынула кровь.
…На высоте шести тысяч метров бывшую границу Зоны Армагеддона пересек «Альбатрос» — военный реактивный гидроплан с особой командой на борту. В полутемном отсеке тихо переговаривались, щелкая затворами, одетые в «лохматый» коричнево-зеленый камуфляж спецназовцы.
Поодаль сидел пожилой мужичок с «Беломориной» в зубах. В брезентовой куртке и таких же штанах, обутый в громадные кирзовые сапожищи, с серой сипухой на плече. Молодые ребята в кевларовых шлемах настороженно поглядывали в сторону колдуна. Самолет пошел на снижение — посадка будет сложной…
…Забрызганный грязью джип выкатился на берег реки. Обожженный человек в лохмотьях выпал из-за руля, толкнув дверцу. Поднялся на четвереньки. Закачался и рухнул лицом в мокрую, прохладную траву. Облегченно застонал.
С высоким воем, выпустив закрылки, самолет голубым брюхом ударился о мутную воду. Поднял тучу брызг, волна закачала бревно-топляк у берега. В зеленом фюзеляже раскрылся грузовой люк.
…Их положили на носилки, торопливо, обгоняя щелканье счетчиков Гейгера на поясах — фон здесь еще был высок. На плоском десантном катере переправили на борт — солдаты водили автоматами по сторонам, изготовив подствольные гранатометы.
Деревенский мужик присел над носилками, положил руки на грудь умирающего нечеловека. Выплюнул вонючую папиросу и согнал с плеча сову. Та отлетела в хвост самолета, недовольно заклекотав. Глаза ведуна засветились, налились ртутным блеском. Шепча, мужик погладил по красноватому лицу — ожог исчез, пропала полоса засохшей крови от носа до подбородка. Теперь лицо было совсем юным и нездешне красивым, с курчавой русой бородкой. Один из лучших лекарей-паранормов России поднялся, крякнул:
— Сто лет проживет. Вовремя нашли. Давайте сюда собаку!
Больной зашептал что-то бескровными еще губами. К нему нагнулся молоденький спецназовец.
— Рой? Чего рыть? Глючит, стихи какие-то погнал…
А он в полубреду читал свои давние строчки:
Если ты сделаешь шаг.
Если ты выйдешь вперед.
Как ты бессилен и наг,
Сразу увидит народ…
Следом другие пойдут,
Не обещав ничего…
Помни, они предадут,
Бросив тебя одного.
Помни, не дрогнет земля.
Приговоренный умрет.
Помни — не рвется петля,
Не упадет эшафот.
Помни, бродячую весть
Новый пророк понесет.
Славя великую честь,
Веря, что многих спасет.
Помни — под грузом вины
Скоро согнется спина.
Помни — страшнее войны
Скрытая
