Он проверила, хорошо ли я вычистила зубы порошком, подпилила ногти на руках, нанесла мне на лицо и руки ароматный, но ужасно жирный крем, затем, когда крем впитался, стерла излишки и припудрила-нарумянила меня, и подкрасила губы.
Поглядев на результат своего труда, она печально вздохнула.
Вспомнив, какими «комплиментами» меня наградили Бонфилия «Сводница» Брума, я сказала:
— В гроб краше кладут, да?
Нереза вздрогнула; она еще не привыкла к моим странным замечаниям.
— Да вы что, эньора? — вымолвила она, очевидно, не поняв смысла этого выражения. — Какой еще гроб? Вы ведь выздоровели…
— Не берите в голову. Я имела в виду, что вид у меня болезненный.
— Вовсе нет.
— Почему вы тогда вздохнули, глядя на меня?
— Потому что вы красивы.
— Это плохо?
— Госпожа Кинзия всегда злится, когда ее супруг начинает уделять внимание красивым эньорам.
— Госпоже Кинзии не о чем беспокоиться, — немного раздраженно заявила я, потому что в какой-то мере ощущала свою вину перед ней за то, что немножко, самую чуточку влюбилась в ее мужа.
— Конечно, — покладисто проговорила Нереза. — Давайте займемся вашими волосами.
Женщина взялась за щетку и принялась расчесывать мои подсыхающие волосы. Дело сразу пошло тяжко, и скоро служанка запыхтела от натуги.
— Давайте я лучше сама, — предложила я. — Волосы у меня сложные, сильно пушатся после мытья. Обрезать бы их.
От ужаса Нереза аж щетку из рук выпустила, и та громко упала на пол.
— Не вздумайте, — шепнула она, — отрезать такие волосы – это преступление!
Я усмехнулась, но спорить не стала, и, подняв щетку, начала безо всякого почтения и трепета раздирать свою гриву, пышную и буйную после мытья. Нереза с болью смотрела на то, как я обращаюсь со своими волосами, но никак это варварство не комментировала.
Когда я закончила расчесываться, она со всей тщательностью одела меня во все новое. Панталоны мне понравились, они были весьма удобные, чулки сползали, корсет чуть сдавил живот, зато красиво приподнял грудь, сорочка так и ласкалась к телу. Туфли оказались маловаты, но терпеть можно. И самое важное – платье… Оно было простое, домашнее, приглушенного темно-синего цвета, но я так и трепетала, пока Нереза помогала мне в него облачиться.
Гелл сказал, что придет за мной, чтобы отвести в столовую, и я нервничала, ожидая его появления с минуты на минуту. Тщеславно и глупо, но я не могла перестать воображать, как он отреагирует на меня в таком «эньорском» виде; мое сердце колотилось бешено, и даже немного схватывало живот.
— Нереза, — нервно проговорила я, — как я, по-вашему, выгляжу?
Служанка не успела ничего ответить; в дверь постучали.
Глава 8Шумно вздохнув, я кивнула Нерезе на дверь – открой. Открыв дверь, она поклонилась и отошла в сторону, а я осталась стоять на месте.
Вошел не Брадо Гелл, а его воспитанник.
Это было разочарование, это был ступор, это была неловкость.
Мы замерли напротив друг друга. Глаза у Сизера ледяные, что цвет, что выражение, но они обожгли меня, как огнем.
— А где эньор? — спросила я.
— Здесь, — ответил Мариан, усмехнувшись.
— Эньор Гелл, я имею в виду.
— Я за него. Вы готовы?
— Нет. Мне еще долго готовиться, — отрывисто проговорила я; от волнения мне стало не хватать воздуха. Сделав два глубоких вдоха-выдоха, я уже более спокойным тоном сказала: — Не стоит меня ждать. Я спущусь, как буду готова.
— Вы на прием к императору готовитесь? Будет обычный ужин. Прием пищи, — насмешливо произнес мужчина. — К тому же, как мне кажется, вы уже готовы, — добавил он, скользя взглядом по моему платью, хотя ощущение у меня сложилось такое, что не на платье он смотрит…
— Прическа еще не готова, — сказала я.
Взгляд Сизера плавно переместился на мои волосы.
— Ничего страшного. Я подожду.
Я бросила взгляд, просящий о помощи, на Нерезу.
— Присаживайтесь, эньора, — сказала она, указывая на стул.
Я присела на стул, старалась не замечать присутствия всяких там незваных эньоров, но это было невозможно. Враждебность Мариана сгущалась возле меня, сдавливала, крала воздух.
— Что будем делать, эньора? — спросила Нереза. — Соберем волосы в узел?
— Не стоит, просто заплетите в косу.
— Косы носят селянки, — сказал Сизер, и подошел ко мне.
«Вот нахал, — подумала я, взмокнув от напряжения. — Ввалился в комнату, да еще и над душой встал. Что он себе позволяет?»
— У вас есть идеи получше?
— Идите так. Незамужним девушкам дозволяется ходить с распущенными волосами. Вы ведь девушка еще?
— Да, — сдавленно выговорила я, гася возмущение: я дала себе зарок ни с кем не конфликтовать и не ругаться, как бы меня ни выводили. Я итак в глазах местного сообщества особа подозрительная, так что ни к чему усугублять положение.
— Тогда решено, идите так. Хотя нет…
Мариан коснулся моих волос; я вздрогнула и окаменела.
Что он делает? Зачем?
Ласкающими медленными движениями мужчина стал собирать мои волосы, приглаживать непослушные прядки, при этом якобы случайно касался пальцами моей шеи.
«Это провокация», — решила я, стараясь даже дыханием не выдавать своего возмущения.
Сизер собрал мои волосы в хвост и стянул лентой. Как только он закончил, я поднялась и, торопливо поблагодарив его за помощь (о, как тяжело притворство!), вышла в коридор. Так как я не знала, куда идти, то замерла в растерянности.
Но Мариан был уже рядом.
— Заблудились, эньора? — поинтересовался он. — Идемте.
Какое-то время мы шли по коридору молча; как нарочно, навстречу нам не попалось ни одного человека. И это в огромном замке, в котором служит столько людей!
— Вы это ловко придумали, — произнес мужчина, наконец.
— О чем вы, эньор?
— Болезнь. Хороший способ задержаться, не так ли?
— Все еще не понимаю, о чем вы, эньор.
— Вы все понимаете.
«Спокойно, спокойно!»
Набрав в грудь побольше воздуха и досчитав до десяти, я спросила:
— Почему вам так сложно поверить в правду, эньор?
— Внешность ваша доверия не вызывает, — нахально ответил он, и бросил на меня быстрый горящий взгляд. То ли ему весело, то ли он что-то узнал, то ли ему просто нравится злить людей.
