удалось раствориться в толпе, прежде чем до полицейских полков с той стороны площади дошла весть о стрельбе. На камеры Фанни, разумеется, не попала – не могла, и следствие, не успев начаться, зашло в тупик. Три Ильича скончались в реанимации. Кончилось все, как обычно – салютом. Когда я спросил, ей было уже все равно.
– Какое это теперь имеет значение? – говорила она, приторно улыбаясь. – Больше он там не появится. С этим покончено.
Должно быть, Соло был прав на ее счет. Стерпится – слюбится. Типичная женщина, все такое.
Сказать, что я снова попал в плохую компанию – ничего не сказать. Но это, похоже, был мой выбор. Никто ведь не рождается сразу мудаком. Нет, это нужно уметь. А чтобы уметь, надо сперва научиться. Как говорит Соло, все мы созданы по образу и подобию, включая самого Люцифера. А ведь даже он когда-то был, вроде бы, падшим ангелом. Но он-то вместо крыльев получает рога и копыта, а человек, как червивое яблоко, всего-навсего, гниет изнутри. И, все таки, если даже в такой куче дерьма, как человечество, раз в сто лет можно найти хоть одного достойного, то, наверно, то же можно сказать и о вампирах. Но речь, разумеется, не обо мне.
В летнем кинотеатре в саду Эрмитаж в честь закрытия сезона крутили ретроспективу Скорсезе. К тому времени, усилиями Фанни, я уже придрочился к кинематографу, и смотрел с удовольствием. Лето выдалось мокрое, так что и «Таксиста» пришлось смотреть через стену дождя. Дождь, правда, не помешал празднованию дня десантника, и в фонтане неподалеку до самой поздней ночи шумно плескались пьяные в стельку голубые береты, которых уже взяли на мушку местные вампиры-исламские фундаменталисты, которым почему-то было в кайф просто мудохать их до полусмерти.
Роберт Де Ниро беседовал со своим отражением в зеркале, а мы держались за руки и по-черному ему завидовали. Да уж, погано быть живым мертвецом. Ни тебе собственного отражения, ни вкуса шампанского, ни радости горячего душа, ни уж тем более струйных оргазмов. Один голод. И я все гадал, каков же на вкус этот сучий лобстер. Все чаще мне снились мои дружбаны. Дошло до того, что я понял, что даже они мне были не безразличны и, что мне совсем не хочется их забывать. Я стал записывать и эти сны в свой дневник, ведь кроме воспоминаний мне ничего не осталось. Со всеми своими заболеваниями, передающимися половым путем, алкогольными отравлениями, наркотическими передозировками, проваленными экзаменами, и сбитыми в кровь костяшками пальцев, они почему-то были мне дороги, как никогда.
Когда уползли титры, десантники уже укатили в реанимобиле, и дождь перестал. Я схлопнул зонт, и мы дотопали до Патриарших. В пруду крутился уродивый черный селезень. День был хороший. Я стиснул Фанни в объятиях. Она прошептала:
– Я тебя кое о чем попрошу. Но сперва пообещай, что не откажешь.
– Не годится, – заулыбался я. – Я никогда не подписываю, не прочитав.
Последнее, разумеется, было неправдой.
– Сделай для меня исключение, – улыбнулась Фанни и накрыла мои глаза ладонью, как будто мы играли в «угадай кто».
– Обещаешь? – спросила она.
Я кивнул, не хотя. Через секунду в руке у меня оказался браунинг. В нем оставалась еще одна пуля. Она шепнула:
– Вампир не может покончить с собой…
– Ну нет. На это я не подписывался.
– Ты обещал.
Она сама положила на курок мой палец, сама прицелилась прямо в сердце, и открыла мои глаза. Лицо ее уплывало. Она улыбнулась. Она поцеловала меня. Раздалась вспышка, вылетела гильза, и глаза были на мокром месте от пороховой пыли. Я нажал на курок, и она просто исчезла. Никаких спецэффектов. Просто была, и вот теперь нету. От звука выстрела, селезень-урод перепугался и улетел. Из его клюва сыпались ругательства. Я бросил револьвер в воду и потопал домой.
На той неделе я был дежурным, и сперва мне пришлось забежать на станцию переливания, а затем еще в химчистку. Платье Фанни по дороге я выбросил в Яузу и, наблюдая за тем как оно растворяется в мутной грязной воде, прочитал изкор – поминальную молитву. На крыльце нашего склепа я обнаружил свой дневник. На самой его обложке была новая запись:
УБИРАЙСЯ ПРОЧЬ УБИЙЦА ВАМПИРОВ ТЫ ИЗГНАН НАВЕКИ.
Написано кровью. Я тут же вспомнил, что единственное преступление среди вампиров – убийство себе подобного и потерял самообладание. Жалкой собакой я скребся в дверь, и стучал дверным молотком, и молил о прощении, до тех пор, пока не взошло солнце. Когда на кладбище стали появляться служащие, я притворился ранней пташкой, поправляя венки на одной из свежих могил, и затем скрылся.
День я провел, слоняясь по улицам под палящим солнцем, в сыром и чумазом костюме. Из-за жары к вечеру кровь в транспортной сумке, которую я не донес домой, спеклась и свернулась. В результате, сумку полную образцов пришлось бросить в Макдональдсе на Маросейке. Уже через полчаса Макдональдс оцепила полиция.
За день я нарушил больше правил шаббата, чем за всю свою загробную жизнь. Я ездил в автобусах и трамваях, перечитывал свой дневник и в бреду писал неясные матерные послания, оставшейся в одной из пробирок кровью, пальцем на стенах домов. Мне некуда было податься. Фанни была мертва. Режим сна окончательно сбился, нужно было где-то поспать, и пару ночей я провел в голубятнике во дворах Покровки в образе ворона. От бессилия, ворон вышел посредственный и неправдоподобный, так что другие птицы меня сторонились. Я питался только их кровью и кровью крыс и бродячих собак. Через две ночи голубятник совсем опустел. Птицы спасались бегством, и мне тоже пришлось, чтобы птичник меня не вычислил. Я пробовал вторгаться в чужие жилища, используя трюк с домофоном, но никто меня не пустил.
Сны приходили теперь уже каждую ночь: сотни лиц, событий, звуков и запахов. Но мне хватало сил только на то, чтобы ежедневно перечитывать свой дневник, а не дополнять его. Все больше и больше я походил на тупого зомби. У меня была ломка по человеческой крови, и я был слаб. Я готовился к смерти, когда вдруг, на страницах моего дневника мне не повстречался Макс Танцев. Я снова вспомнил, что когда-то у меня были друзья, а он был лучшим среди них. По крайней мере, так было сказано в дневнике. Добравшись до нужного дома, я вычел из дневника номер домофона и позвонил. Макс сразу узнал мой
