Якунин был в восторге, но все же приговаривал: «Чересчур гонит, не умеет работать лошадей, перепортит молодежь. Надо будет запретить ему езду». Наконец выехал Петушок 3-й, копия отца и по себе, и по ходу. Александр Васильевич, который рассказывал мне чудеса о его резвости, начал волноваться, как пройдет его любимец. Схватив меня за рукав, он воскликнул: «Смотрите, смотрите, третий выехал! Третий выехал!» Спросив его, что это значит, я получил объяснение, что так он сокращенно называет Петушка 3-го. «Третий» прошел феноменально резво для своего возраста. Когда Николай Васильевич подъехал к нам на середину круга, Александр Васильевич набросился на брата, крича: «Ты с ума сошел?! Ты знаешь, как ты проехал?! Если перевести на полторы версты, ты проехал 2.10! Погубишь мне лошадь!» Николай Васильевич пробурчал в ответ, что он всегда ездит с часами, и поехал в конюшню. А.В. Якунин торжествовал, любовно глядя на удалявшегося «третьего», затем неожиданно заявил: «Я проеду на нем второй гит, и вы увидите, что я проеду резвее!» – «Зачем, Александр Васильевич, не нужно», – стал я его уговаривать. Но он стоял на своем, и мы пошли к конюшне. Обратившись к Баранову, он сказал, что сделает второй гит, и приказал его выводить хорошенько. Тут набросился на брата Николай Васильевич, обвиняя его в том, что он сумасшедший, что на двухлетке, да еще в мае, после такой резвости нельзя ехать второй гит, и закончил тем, что объявил: «Это тебе обидно стало, что я так резво проехал!» Никакие уговоры не помогли, и братья поменялись ролями. Александр Васильевич сел на Петушка 3-го, а Николай Васильевич пошел со мной на круг. А.В. Якунин ездил уверенно, красиво и лихо и был необыкновенно картинен на езде. Это была полная противоположность брату: Николай Васильевич ехал спокойно, чисто по-американски, а Александр Васильевич гикал, посылал и сам готов был вылететь из американки, при этом его бородка развевалась, а корпус был откинут назад. Он размял Петушка и так проехал осьмушку, что чертям стало тошно! Нечего и говорить, что, когда ехал Николай Васильевич, у жеребенка еще оставался запас, но Александр Васильевич взял у него действительно всё.
За обедом братья препирались, были недовольны друг другом, и Николай Васильевич предсказывал, что Петушок завтра будет хромать. «Типун тебе на язык!» – крикнул Александр Васильевич, сорвался с места и побежал на конюшню. Там все было благополучно.
Когда Александр Васильевич ушел, я спросил Николая Васильевича, как может отразиться эта езда на Петушке 3-м. «Все равно он его погубит, – угрюмо ответил Николай Васильевич, – как погубил прикидками многих детей старого Петушка». – «Да, это большое несчастие для завода, – согласился я. – Удивительно, как этого не понимает Александр Васильевич. Ведь об этом все говорят и даже трунят над этими прикидками». – «Он это прекрасно понимает, – ответил мне Николай Васильевич, – но ничего не может сделать со своим темпераментом. Уж больно у него много сердца у самого…»
А.В. Якунин и в самом деле погубил немало резвейших лошадей, родившихся у него в заводе, и в этом, между прочим, кроется одна из причин, почему якунинский Петушок не дал в этом заводе ни одной первоклассной лошади.
Материал, который лег в основание якунинского завода, был настолько хорош, что, несмотря на все невзгоды, неудачи и катастрофы, которые пришлось пережить этому заводу, он себя оправдал. Из завода А.В. Якунина вышел ряд резвых лошадей, две из них, я имею в виду Бедуина и Петушка, обладали настоящим всероссийским классом. Строгий, Вар, Милый, Воевода и другие в свое время были видными рысаками не только на юге России, но и в Москве.
А.В. Якунин основал свой завод в 1876 году. Осенью этого года он купил десять кобыл в заводе В.П. Охотникова. Якунин сам рассказал мне о том, как он начинал свой завод. Приведу здесь его рассказ.
«Осенью 1876 года, – начал Якунин, – я взял 15 000 рублей и поехал в Россию за лошадьми. Урожай в этот год был замечательный, я продал на 40 000 рублей гирки (род пшеницы). Денег было много, дела шли хорошо. Я решил завести завод, о чем давно мечтал. У моего отца имелся большой завод упряжных лошадей, но по разделу он достался старшему брату, а мне хотелось завести такой завод, равного которому у нас на юге ни у кого бы не было. В то время я уже хорошо разбирался в лошадях, так как с детства их наблюдал в заводе отца, с ранней юности начал сам ездить, а потому меня нельзя было считать новичком в этом деле. Впрочем, о породе я имел самое смутное представление и генеалогии совершенно не знал. Решил я ехать в Хреновое и осмотреть там завод, а если представится возможность, то и купить лучших лошадей. Когда я приехал в Хреновской завод, который произвел на меня грандиозное впечатление, то узнал, что не только лучших, но никаких лошадей я купить не смогу. Все, что было назначено в продажу, уже продали. Я был очень этим расстроен, но решил подробно осмотреть завод. В Хреновом я познакомился со штутмейстером Пономарёвым, поселился у него на квартире и прожил там десять дней. Хреновские кобылы меня прямо с ума свели, а вот жеребцы мне понравились меньше. Пономарёв стал моим учителем относительно значения того или другого завода, у него по вечерам собирались местные охотники и вели бесконечные беседы о старом времени и лошадях. Здесь я узнал много интересного, но все эти разговоры окончательно вскружили мне голову, и я уже не знал, кого слушать и куда ехать за лошадьми. Одни советовали взять подовских лошадей, другие – тулиновских, старший наездник советовал купить кобыл «с призов» или у Воронцова-Дашкова. Во время этих коннозаводских бесед часто упоминалось имя Охотникова. В тот год жеребец Гордый завода Охотникова выиграл Императорский приз, и об этом много толковали. Часто упоминалось еще имя Верного, тоже охотниковской лошади. От Пономарёва я узнал, что Охотников купил половину завода Шишкина, что у него страшно резвые лошади высокой породы, что это один из наших знаменитейших коннозаводчиков. “Вот где нужно купить кобыл”, – подумал я и сказал об этом Пономарёву. “Не одоб ряю, – спокойно ответил мне Пономарёв. – У Охотникова лошадь мелкая, жидкая, без фасону и иногда при опущенной спине”. Затем он мне пояснил, что хотя эти лошади знаменитой породы и очень резвы, но молодому коннозаводчику надо иметь в виду прежде всего формы. В пример он привел своих хреновских кобыл: “Вот это матки. Что ни кобыла, то дом! А уж о правильности
