и считался богатым человеком. Кишинев тогда принадлежал Румынии и был вполне капиталистическим городом. А в 1940 году Гитлер перевязал Бессарабию вместе с Кишиневом красной ленточкой и подарил Сталину. На время, как это бывает у детей: подарил, а после забрал…
Когда по Кишиневу понеслась весть, что скоро в город войдет Красная Армия вместе с Советской властью, так называемая буржуазия (этот термин знали из советских газет, по радио и от беженцев оттуда, которые переплывали пограничный Днестр) так эта буржуазия переполошилась. Она была наслышана, что "богачей" НКВД сажает на бесплатный поезд с табличкой "Кишинев — Сибирь".
И Мойше Кацап перевел имеющиеся у него деньги в драгоценности, а те решил спрятать до лучших времен. Если б его спросили, что такое "лучшие времена", он бы долго чесал бороду.
У Мойши был верный друг Изя, он с ним посоветовался насчет места для клада. Эти два умника не придумали ничего лучшего, как понести тяжелый сверток на чердак и заложить его поглубже за балку, на которой держалась черепичная крыша.
А Красная Армия уже гремела танками на северных и восточных дорогах близ Кишинева. Кто был побогаче, тот тикал в Румынию, а остальные не знали, плакать им или смеяться.
Когда войска занимали город, Мойшу хватил удар. Его парализовало и у него отнялась речь. Здоровой рукой и глазами он что-то хотел сообщить своей жене Молке, но та ничего не поняла. Мойше Кацап скончался в неполных 50 лет, так и не сумев рассказать жене о кладе.
А друг семьи Изя был уже к этому времени в Румынии, а оттуда он переехал на поиски счастья в Америку.
Что было дальше. Ресторан Молке пришлось закрыть, чтобы ее не отнесли к разряду богачей, в его помещении разместилась какая-то контора, в дом "подселили" бедные семьи, жене ресторатора оставили одну комнатку.
Потом началась война, Гитлер забрал к себе свой подарок. Бессарабские евреи знали, что их ждет при немцах и, по возможности, эвакуировались подальше. Молка с семьей своей приемной дочери, чей муж был хирургом, оказалась в зауральском Прокопьевске, где был госпиталь для тяжелораненых. Как они там все жили — это другая история.
В 1945 году семья вернулась в Кишинев. Дом дочери был занят новыми жильцами, дом Кацапов — тоже. Семью на время приютили друзья, потом талантливый хирург (образование он, кстати, получил в Италии и это ему припомнят) удостоился отдельной квартиры.
О кладе на чердаке старого дома никто ничего не знал.
То, се, то, се… Замужества дочерей хирурга, раздел большой квартиры, отъезд одной из дочерей в Америку…
Это все хроника, но даже хроника не бывает без улыбки. Улыбку нельзя вычеркивать из текста, а то текст будет похож на учебник истории. Но что это была за улыбка, судите сами. В стране шло Время Доносов. На хирурга, который учился в Италии и у которого в руках был волшебный скальпель, тоже написали донос. Почему не написать донос, если есть бумага и ручка, и есть люди, которые ждут доносов, как другие ждут писем от любимой?
Было написано, что этот хирург — враг народа и вообще племянник фашиста Муссолини (я не сочиняю, этого слова из той "песни", что пели тогда, не выкинешь).
Хирург на минуточку — он уже сидел у "товарища из органов" — рассмеялся. Скорее, усмехнулся. "Как может еврей быть племянником фашиста Муссолини? Разве Муссолини потерпел бы для себя такое унижение — иметь в племянниках еврея? Это уже перебор". Он рассмеялся, и был прав: в МВД тоже подумали, что этот донос — как сочинение семиклассника на заданную тему, но по содержанию (написано оно было грамотно), больше чем на "тройку" не тянет. С хирурга взяли обещание, что он тут же доложит Куда Надо, если узнает о каком-нибудь заговоре, врач это пообещал и поспешил на операцию, потому что больные, как известно, не ждут…
День для меня начался нелегко: розыгрыш? Но слишком уж много в рассказе того, что называется жизненной правдой. А какие детали! Но для чего этот старик назвался дядей Мишей? И где, кстати, сам дядя Миша? Мой дядя Миша?!
А новый собеседник, войдя уже в роль рассказчика, причмокивая даже от удовольствия, не обращал на мое озадаченное лицо внимания и продолжал:
— В результате всей этой круговерти, которую принято называть у нас жизнью, бабушку Молку с ее пожилой уже дочерью, внучкой, правнучкой и зятем забросило на пятый этаж пятиэтажного дома в однокомнатную квартиру…
Дядя Миша из Кишинева с минуту помолчал, опуская, должно быть, неинтересные слова, которые так и просились на язык, снова причмокнул от пока непонятного мне предстоящего удовольствия, глянул на голубя у скамейки, прогнал его, надоеду, ногой и продолжил:
— И к ней в гости, к старенькой бабе Молке, как снег на голову, сваливается из Америки — кто бы вы думали? — тот самый Изя, друг покойного мужа, который уехал сорок лет назад! Как поднялся на пятый этаж без лифта престарелый американец со своей тоже немолодой женой — это из области бытового альпинизма. Для них это был Эверест. Они забрались на самую вершину и увидели оттуда свою Америку.
Стол был накрыт по молдавской и по еврейской традициям широко. Как можно ударить лицом в грязь, когда такие гости?! Американец, тактичный человек, и вида не показал, что ужаснулся (мурашки по коже не в счет), когда увидел, что в одной комнатке живет пять человек. О себе он постарался рассказать поскромнее, но все-таки пришлось признаться, что он бизнесмен, живет в Лос-Анджелесе, имеет кое-какую недвижимость (с пяток домов и еще что-то), что разъезжает на старости лет по всему миру и вот решил навестить Кишинев. Разговор этот, к счастью, был затруднен: дядя Израиль почти позабыл русский язык, а его жена вообще на нем не говорила. Она сидела молча и куталась от какого-то холода в шаль (после она ее будто бы забыла здесь).
Гость отыскал все же в своем забытом словаре нужные созвучия. Он вдруг — переводя глаза от черно-белого телевизора на хорошо накрытый стол — спросил:
— А клад, который мы спрятали с Мойше на чердаке, ты нашла, Молка?
— Какой клад?!
Все пять пар глаз уставились на дядю Израиля…
Новый дядя Миша покосился на меня. Я слушал.
— В этой семье, — продолжил он удовлетворенно, — если когда-нибудь произносили слово "клад", то оно было из "Острова сокровищ" писателя Стивенсона. За этот клад, если вы помните, перестреляли человек двадцать…
После вопроса дяди Израиля в семье начался очень интересный разговор.
