доме кончилась вода.
Царь с царицей молодой
Вышли к речке за водой.
– Лучше было б утопиться! –
Говорит царю царица.
– Загубил меня пошто?
Коль была бы я девица,
Не дала бы ни за что;
Хоть ты боженькой помазан,
Хоть ты принял на постой,
Не дала б тебе, зараза,
Поцелуй горячий свой.
Удивился царь:
– Однако,
Век не знал таких речей,
Даже мой визирь, собака,
Вон бежит с моих очей.
И ответила царица:
– Пожалей или ударь,
Не такая уж ты птица,
Облысевший государь!
Я не знала, не гадала
И не ведала допрежь,
Лучше б снова голодала,
Чем цареву холить плешь.
Поначалу царь опешил,
Ликом стал угрюм и строг
И, рукой воздевши к плеши,
Вразумительно изрек:
– Ты не знала, не гадала!
Уличу тебя во лжи:
А коли медок едала,
Не любила ль нас, скажи?
Не сама ли мной дивилась:
Стар да хил, то – не беда,
Лишь бы не переводилась
В доме царская еда.
…Поругались душа в душу.
Их слова, тяжеле гирь,
Из-за клумб в саду подслушал
Молодой еще визирь.
Хитрый, гибкий, с виду – тощий,
Как дубовый сухостой,
Не побрезгует и тещей
Хмырь напудренный такой.
Превосходны атрибуты
У визиря в словаре:
Посылает на три буквы
Всех при батюшке-царе,
И царя бы он позволил,
Да пугается того,
Что возьмет царь да уволит
С этой должности его.
Он – не мямля и не трус,
Намотал себе на ус:
Дескать, царская жена
Только с юбкою важна,
А раздеть – и баба бабой,
Хоть царю наставит рог, -
И податливой и слабой
Станет вмиг на передок.
Стал визирь ей строить глазки,
Стал заглядывать в окно…
Допущу-ка, что ли, в сказке
Отступление одно;
Расскажу, покуда время
У меня на это есть,
Как божественное бремя –
Царский жребий – тяжко несть.
Нелегко царем работать,
Протирать до дыр престол,
Хоть умри, но надо лопать
Все, что подано на стол.
Пар клубится, льются вина,
Розовеет в масле гусь,
Лишь царева половина
На царя наводит грусть…
Право, что ни говори –
Тяжело живут цари:
Хлеб не сеют, не сажают,
И не косят, и не жнут,
Только миру угрожают
Да из смердов соки жмут;
Только речи произносят,
Возлюбя высокий слог,
Дань берут, взимают взносы,
Налагают продналог.
Нет тяжеле работенки,
Чем у батюшки-царя.
Ключ нашел визирь к бабенке,
Слабину ее узря.
Не боец визирь, не лучник,
Не отчаянный стрелок,
Тем не мене нужный ключик
Отыскать к царице смог.
Ни о чем наш царь не ведал,
Ничегошеньки не знал,
Он по-прежнему обедал
И отдельно в спальне спал.
Да порой ругался:
– Сволочь,
На тебя б пустить хазар!
Рази кто-то ходит в полночь
За покупкой на базар?
Как-то раз после работы
Натянул на пятки боты,
Поругал свою жену
И уехал на войну.
В те года война гремела,
У границы шла возня.
Царь дотошный промеж дела
Завернул туда коня.
Испокон веков граница –
Было, есть и будет так -
Пуще глаз своих хранится,
Чтоб не лез в пределы враг.
Распрямив по-царски плечи,
Подъезжает царь и зрит:
На неведомом наречье
С воем дева говорит.
Не понять, о чем толкует,
Узнает от воя он:
Половчанку молодую
Взяли ратники в полон.
Резво спрыгнув на полянку,
Царь изрек:
– Назло жене
Вы, однако, полонянку
Приведите ночью мне!
Ах, лиха беда начало,
Недалеко до конца,
Измочалила в мочало
Половчанка царь-отца.
Поласкал ее немного,
Разогреться малость чтоб,
Полюбил… И отдал богу
Душу, прах и лысый лоб…
И в обратную дорогу
Повезли тяжелый гроб.
А вдова, взошед на царство,
Упекла врагов в Сибирь.
Управляет государством
Молодой еще визирь.
Он чуть-чуть поуправляет
И, сподобившись коню,
В спальне царские ныряет
По два разика на дню.
Крутит ус наместник власти,
Шепчет в нос:
– Папаша, слазьте!
Справедливость в мире есть,
Вы поели всякой сласти,
Дайте нам теперь поесть…
…Вот и все. Легенда эта
Приближается к концу,
Как старинная карета
К обновленному крыльцу.
И решил я на досуге
Рассказать былую старь,
Как нашел себе в супруги
Молодую деву царь.
Погуляю летним парком
И к столу опять спешу,
Эту сказку перестаркам
В назидание пишу.
Аты-баты, шли солдаты,
Аты-баты, вы куда?
Вдруг навстречу автоматы,
Автоматы газ-вода.
Подошел я к нам напиться
И стою, как истукан,
Газированной водицы –
Ползарплаты за стакан.
Опустил одну монету,
А воды в помине нету.
Опустил еще одну –
И ушла она ко дну.
Как убитые солдаты,
Не успевшие упасть,
Строем встали автоматы,
Разевая с жажды пасть.
Я иду себе по свету,
Вижу – люди или нет?
Вместо глаз – у всех монеты,
Очень множество монет.
Только суну им монету,
С ходу следует ответ: -
На монету мены нету,
То есть сдачи тоже нет.
И куда ты ни мечись –
Век живи и век учись.
Аты-баты, шли солдаты,
Обругался – черт возьми!
Прут навстречу автоматы,
Очень схожие с людьми.
И шагаю дальше, фальши
Все приятней в талии,
И так дальше, и так дальше,
То есть и так далее.
Ничего не означало
Выражение лица,
Но у сказки нет начала,
Значит, нету и конца.
Аты-баты, шли солдаты
Из ряда из калашного,
Нет надежных автоматов,
Окромя «Калашникова».
Рамзай
I
Отгорели утренние зорьки,
Посветлела высь над головой.
В тамбуре вагона Рихард Зорге –
Снова он прощается с Москвой.
Проплывают мимо парки, здания;
Встречные грохочут поезда.
Бой курантов,
«Волжские страдания»,
Русский говор –
встретятся ль когда?
Ночь ушла. Стучат колеса скорого.
– Родина любимая, прощай! –
Шепчет Зорге – человек, которого
Наделили кличкою «Рамзай».
Уезжает вдаль, не сожалея,
Потому что, встретившись с Москвой,
Он успел к граниту Мавзолея
Прикоснуться ласково рукой.
В нем горит любовь неистребимая,
Рвутся из груди его слова:
– До свиданья, Родина любимая!
До свиданья, красная Москва!
II
…Плеск волны. Тяжелый лязг и скрежет…
Все ему здесь чуждо до гвоздя.
Пароход волну морскую режет,
Рихарда в легенду увозя.
Одиноко встав у края палубы,
Вдаль глядит, угрюм и молчалив.
В обморок попутчики упали бы,
Тайну дум его определив!
Думы, думы… Никуда не деться
От идущих в сердце светлых дум.
Незабытый голос, голос детства
Ясно слышен через лязг и шум.
«Говорят, я – немец чистокровный?
Да, по документам –
