по городу, орут песни, пьют… — Девушка замолчала, а затем продолжила, с трудом сдерживая слезы: — Я своих ищу. Убили у меня отца и двух братьев. Младшего нашла среди школьников. — Девушка заплакала.
Глядя на девушку, Стойкович подумал, что она напоминает ему ту легендарную девушку из сербской истории, которая после поражения сербской армии на Косовом поле[15], искала среди погибших своего отца и девятерых братьев. «Что же это за судьба такая у сербских женщин! Почему им всегда приходится оплакивать своих родных и близких?! Те искали на Косовом поле и на Дрине, эта ищет в Сушицкой долине. Еще одно место войдет в историю».
— Прошу тебя, сестрица, помоги встать, — попросил Шумадинец девушку и протянул к ней руку. — Выведи меня поскорее отсюда. Голова кружится… А мне срочно надо быть в отряде.
Она помогла ему подняться. Он чувствовал себя истощенным и физически и морально. Едва переставлял ноги. Недалеко от ручья начинался лес. Отсюда было недалеко до Букуля, где он должен был присоединиться к отряду. В другое время и в другом состоянии он добрался бы туда за одну ночь, а сейчас ему потребовалось двое суток.
В отряде его узнали не сразу. Все помнили его молодым, с черными как смоль волосами, а перед ними предстал почти старик, убеленный сединами. Потребовалось еще несколько дней, прежде чем он окончательно пришел в себя. Молодой и сильный организм в конце концов преодолел кризис, к Шумадинцу вернулась прежняя сила, лишь улыбаться он научился не скоро.
После того как он поправился, его назначили заместителем комиссара отряда, а еще через некоторое время он стал комиссаром отряда. Теперь на его плечи легла вся ответственность за жизнь отряда.
Исполнять новую и, признаться, довольно неожиданную, для него обязанность было очень непросто, но работа есть работа, ее надо делать. И он трудился не покладая рук.
Люди восхищались своим комиссаром. Даже когда немцы в начале ноября предприняли наступление и захватили у партизан часть освобожденной территории, Шумадинец не впал в уныние. В нем было столько внутренней силы и убежденности в правоте своего дела, что он ни минуты не сомневался в будущей победе.
Сейчас, сидя у костра и слушая передачу «новостей» из Белграда, он ни единым движением не выказал своего внутреннего возбуждения. Не меняя позы и устремив взор куда-то в глубину мрака, словно его больше не интересовала радиопередача, он напряженно думал о чем-то своем. Поэтому он не сразу откликнулся, когда к нему обратился Лабуд.
— Да ты меня совсем не слушаешь, товарищ комиссар! — обиделся Лабуд.
Шумадинец поднял веки и как-то очень по-молодому, быстро повернулся к Лабуду.
— Ну что ты, говори, слушаю тебя.
Лабуд снял с плеча ручной пулемет и прислонил его к стене.
— Я уже третий раз обращаюсь к тебе, — начал он. — Говорил и с командиром. Вы оба хорошо знаете, что в моей роте не хватает командира взвода.
— Ну и что в этом особенного? У нас две роты без командиров и три без комиссаров, а у тебя всего лишь нет командира взвода. И брать командиров негде… Академий своих у нас еще нет, поэтому обходись собственными кадрами. Дай лучше закурить, целый день не курил, даже скулы сводит.
Лабуд протянул ему сигарету и улыбнулся.
— Я тоже вижу, что ждать какого-либо расфранченного выпускника академии не приходится. А что делать?
— Поступай так же, как делаем мы с командиром, — с удовольствием выпуская дым через нос, ответил Шумадинец.
— Вы имеете право назначать на должности. Кроме того, у вас есть выбор.
Комиссар провел рукой по седым волосам, поправляя прическу.
— Посмотри на него, — вмешался в разговор командир отряда. — У нас есть выбор! Где он? Да еще несколько таких дней, и у нас вообще резервов не останется. Разве не видишь, сколько опытных бойцов гибнет, а молодые медленно созревают.
Командир встал, застегнул куртку, взял винтовку и, уже готовый выйти, сказал:
— Ты на сегодня в лучшем положении, чем другие, тебе грех жаловаться.
— С чего ты взял, что я в лучшем положении? Разве не из моей роты взяли пятерых лучших бойцов командирами взводов в другие роты?
— И еще возьмем. Почему Зечевича не выдвигаешь? Насколько я знаю, он служил в армии и в партизанах прошел уже хорошую школу. Или этот твой студент, Лолич?
— Влада Зечевич беспартийный.
— Что вам мешает принять его в партию? Мы ведь говорили об этом много раз, — сказал комиссар.
— Он говорит, что еще не готов в партию. И взвод не хочет принимать, дескать, образования необходимого не имеет.
— Зато у него природный талант. Если будет отказываться, пошли его ко мне. Кстати, у тебя ведь тоже нет среднего образования?
— Имею четыре класса начальной школы и шесть месяцев университета в тюремной камере, — ответил Лабуд. — Плюс пять лет подпольной партийной работы.
— С таким образованием в партизанском войске можно бригадой командовать, — заметил Шумадинец.
— Правильно, комиссар, — поддержал его командир отряда. — Послушайте, кажется, немцы проснулись. Пора расходиться по ротам.
Когда Лабуд и командир отряда вышли с мельницы, на высоте стали рваться гранаты. Небо на востоке светлело. Наступал новый день, полный тревоги и неизвестности. Беженцы, напуганные огнем орудий и минометов, поспешно гасили костры, собирали свои жалкие пожитки и уходили на север, в сторону леса. У костра, где Лабуд минут двадцать назад пил кофе, сидела лишь женщина, склонившаяся над больным ребенком, завернутым в отцовскую шинель.
Высота за несколько минут превратилась в кипящий гейзер. Воздух наполнился смрадом порохового дыма. Канонада становилась все сильнее, но немцы еще не переходили в атаку.
Лучи солнца, поднявшегося из-за горизонта, терялись в густом дыму. Лес, едва пришедший в себя за время ночной тишины, вновь задышал тяжело, как взбесившийся океан, принимая на себя грохот разрывов снарядов и свист пуль. На возвышении около лесочка лежал Зечевич, прильнув к ручному пулемету. Лабуд взглянул в его сторону и поразился выражению лица Зечевича, которое одновременно было и напряженным и оживленным.
— Молодец, Влада, что вовремя вернулся, — сказал Лабуд, опускаясь на бруствер окопа.
— Неужели подумал, что я могу не вернуться? — Он резко повернулся к Лабуду, и лицо его приняло обиженное выражение.
— Да нет, что ты! Я верю тебе. Решил предложить тебе взвод. Об этом я уже договорился с комиссаром.
Зечевич грустно улыбнулся.
— Милан, я просил не заводить об этом разговор.
— Очень жаль, Влада, — после небольшой паузы произнес Лабуд, а затем продолжил: — Тогда бери отделение Лолича, а он станет командиром взвода.
Зечевич задумался.
— Раз ты так навалился, ладно, согласен. Но ты же знаешь, что
