сторонятся в деревне.
— Иисус был евреем, — парировала я и продолжила свой путь.
Меня поразило то, с какой легкостью я смогла использовать свои знания и насколько они углубились. Прежде я не задумывалась об Иисусе, как о еврее. Конечно, я об этом знала, но знала и то, что Церковь представляла его как антиеврея. Рождение от евреев признавалось, но все остальное по этому вопросу скрывалось. А то, что мне удавалось найти в книгах мадам, было столь противоречивым, что требовало от меня дальнейших поисков и углублений. Я стала изучать Израиль, его обычаи, нравы, образ жизни евреев различных провинций.
Но Жерар! Он впервые заговорил со мной после того случая в подвале. И теперь каждый вечер он встречал и провожал меня по дороге к мадам от дома до дома, он регулярно проходил мимо моих окон. Все происходило точно так же, как когда-то с Мишель. Но все эти его действия абсолютно не волновали меня, он по-прежнему мне не нравился. И по моим представлениям, я не могла нравиться ему. У меня были не такие пухлые губы, как у Мишель, и не такая стройная фигура, и грудь была гораздо меньше. Хотя он тоже изменился с тех пор. Теперь у него были длинные волосы, и он уже не казался таким привлекательным, как раньше. Мы были бы самой непривлекательной парой. Это не значит, что я была уродиной — кожа моя была гладкой, а фигура — аппетитной. Это заключение я сделала самостоятельно, впрочем, я многое поняла про себя, читая книги мадам. Свои густые волосы я собирала в тугой пучок, демонстрируя томную округлость своего лица. Меня считали странной, необычной девушкой.
Жерар, вероятно, тоже так считал, стараясь комплиментами отметить мою необычность.
— Такая прическа открывает твои прекрасные глаза, — говорил он.
Я не благодарила его, думая, что он меня просто дразнит. Но время шло, а он каждый день с невероятным упорством продолжал говорить бесчисленные комплименты. Он хвалил мои платья, мои волосы, лицо и даже мою начитанность.
— Ты так много читаешь, — говорил он, — девушки не должны быть такими умными, как ты.
И вскоре случилось именно так, как когда-то почти в шутку сказал Клод. Жерар стал ухаживать за мной. Он присылал мне открытки и цветы, демонстрируя свое отношение открыто. Об этом знали все. Я не думала, что наши отношения с Мишель как-то пострадают, если она узнает, что за мной ухаживает ее бывший жених. Жозеф был ближе к идеальному мужу, но он увез от нас Мишель, а с Жераром можно было жить и в нашей деревне. Он-то уж точно не собирался никуда переезжать.
Моя мама с энтузиазмом приветствовала намерения Жерара, хотя и знала мое к этому отношение. Факт оставался фактом. Мне было с ним невероятно скучно. Да, у него была выразительная внешность, у него был опыт обращения с девушками, он познал их немало. Однако мне не хотелось, чтобы он попусту тратил на меня время, ведь я-то не собиралась его с ним проводить. Но он, казалось, не обращал на это никакого внимания. Он продолжал ухаживать, много рассказывал мне о своей семье и о себе. Но что было хуже всего, он никогда ничего не читал. Когда я пыталась поговорить с ним хоть о чем-то, что я прочитала, он закатывал глаза и восклицал:
— Ну, началось! Опять ты за свое!
Его мозг был не в состоянии принимать какую бы то ни было информацию. Ему все казалось глупым. Единственным спасением были еженедельные письма от Беранже. Он подробно рассказывал в них и о том, как устроился в Нарбонне, и какая там жизнь. В его письмах всегда было что-то новое и познавательное. Он преподавал в семинарии, которую посещали только мальчики, и письма его были полны смешных историй про них — кто-то засыпал на уроке, кто-то все время жевал, и Беранже заставлял их выплевывать все и внимательно слушать урок. Иногда он писал о своем брате Дэвиде, который тоже преподавал в семинарии. Он всегда хоть строчку, но писал лично для меня. И я перечитывала их снова и снова. И он присылал подарки: модели корабликов для Клода, носовые платки и коралловое ожерелье для меня. Я была очень горда.
— Однажды я заработаю много денег и куплю тебе золотое колье, — сказал как-то Жерар. — С бриллиантами.
Он ухаживал за мной всю весну. А когда зацвела сирень, он пригласил меня на пикник. Одну. И я согласилась. Он набрал полную корзину разной еды, фруктов и вина, и мы отправились с ним на холмы вдвоем. Только он и я. Он нежно ухаживал за мной, расстелил плед на траве, разделил еду, наполнил бокалы, но я попросила его налить мне воды. Отказалась пить вино.
— Что не так с вином? Моя мама приготовила его специально для тебя! Я так старался!
Мне пришлось выпить бокал, и он тут же наполнил его снова.
— Я буду пьяной, Жерар, — рассмеялась я.
— Когда девушки навеселе, они такие забавные, — ответил он.
Тогда я обратила внимание на его внешность. Его губы были полными и яркими, как у женщины, волосы его были длиннее, чем у кого-либо из мужчин в деревне, они прядями спадали на его загорелую шею. Он был сильным и хорошо сложен, но не так хорошо, как Беранже. Он всегда выглядел так, будто только что вернулся с вечеринки. Одет аккуратно, чисто, с иголочки, улыбался и был доволен собой.
Вскоре, чуть запьянев, я отвела от него взгляд и стала рассматривать, какая яркая трава, голубое небо, как быстро плыли по нему облака. И тут он впервые поцеловал меня. Я позволила ему это. Он почувствовал мою слабость и начал нежно целовать меня в шею, в губы, руки его уже обнимали меня, нежно гладили по спине, прижимая к себе все ближе и ближе. И это было прекрасно. Но, как только он прекращал меня целовать и начинал говорить, мне сразу становилось скучно.
Ему казалось, что я его дразню, потому что дальше поцелуев продвинуться у него не получалось. Он спросил меня:
— Как мне это сделать, Мари? Дай мне совет!
— Что ты имеешь в виду? — прикинувшись, что не понимаю, о чем это он, спросила я.
Одним весенним днем, приблизительно через месяц после того, как мы с Жераром были на пикнике, я получила известие от Беранже. Он обещал вернуться. Мэр подал прошение в Духовенство, они долго рассматривали его и решили, что, если священнику удалось наладить в деревне такой порядок, прихожане были довольны, дети
