исправилась девушка, просто заменив слово «хозяин» на мое имя. Потом поняла, что прозвучало как-то немножко не так, вспыхнула и поправилась снова: — То есть... не расстрою тебя.
— Ну и хорошо, — отозвался я, с удовольствием ероша ей макушку. — Потому если вдруг когда-нибудь опять случится что-то похожее на сегодняшнюю ночь — можешь не сомневаться, это будет финал наших взаимоотношений. А мне бы этого не хотелось. Ясно тебе?
— Ясно... Даня.
— Ну и молодец. Теперь это... Обними меня, что ли, — буркнул я.
В самом деле, я что, зря себе кошку заводил?
Ника заулыбалась и повисла у меня на шее.
Приятно, однако! Но я сказал еще не все...
— А теперь пообещай мне, что никаких попыток помочь своим сестрам ты предпринимать не будешь.
Руки Ники на моей шее ослабли, безвольно стекли вниз.
— Как скажешь...
— Но я сам постараюсь помочь им. Договорились?
Вместо ответа ее тонкие ручки вновь крепко обвились вокруг моей шеи.
Ну то-то же, дуреха.
— Поесть что-нибудь принесешь? — попросил я. — А то мне бы как-нибудь незамеченным мимо Майи проскользнуть, чтобы наша командирша меня на тренировку не замела. Я тут себе кое-какие другие дела наметил, и ждать они не могут.
Ника с готовностью кивнула и исчезла из комнаты, и вскоре появилась со свертком за спиной и кувшином в руках.
Быстро перекусив, я в наглую свалил из нашего кабака и отправился в Ямы.
День по-прежнему радовал солнцем, от которого палая листва казалась оранжевой, а гладкие высохшие от дождя булыжники мостовой радостно блестели. Хорошо!..
Я шел весь такой красивый, в хорошей дорогой одежде, с прицепленным к поясу черепом и нередко ловил на себе выразительные женские взгляды. А мне вспоминалось брезгливое выражение лица у той горожанки, которой я осмелился протянуть руку, чтобы помочь выйти из экипажа, и сморщенные носы аристократов в ложах на арене, и от этого становилось весело.
А потом я свернул на главную площадь, и от веселья не осталось и следа.
Клетка с узницами по-прежнему стояла на своем месте, и запертые в ней кошки выглядели просто чудовищно. Беленькая надрывно кашляла. Замотанная грязной тряпкой рана у строгой кошки кровила, а сестренки тщетно пытались согреться, обнимая друг дружку. Студенистая жижа, лежавшая в их миске, так и осталась нетронутой.
Содрогнувшись, я ускорил шаг и вскоре оказался рядом с тюрьмой.
Охранники не сразу меня узнали. А когда узнали, изумленно вытаращили глаза и принялись беспардонно разглядывать всю мою амуницию и одежду, присвистывая и щелкая языками от того, как высоко умудрился подняться мойщик грязных плошек.
Без разговоров они пустили меня на закрытую территорию, где прямо на дороге я увидел курящего Гая.
— Приветствую, мастер! — с улыбкой крикнул я.
Гай обернулся — и я увидел лиловый кровоподтек у палача на правой скуле.
— О, здорово, Даниил, — как-то мрачненько отозвался тот. — Проходи, будь как дома.
Я хмыкнул. Хорошенькое такое пожелание — быть в тюрьме, как дома.
— С кем силой мерился? — спросил я, по старой привычке доставая свои папиросы за компанию.
— Да так, — усмехнулся Гай. — Коллегу учил профессиональной этике.
— А-аа, — протянул я. — И как прошло обучение? Коллега узрел истину?
— Понятия не имею, что он там в лечебнице узрел... со сломанной челюстью... — проговорил Гай, глубоко затягиваясь горьким дымом. — А вот мне завтра предстоит узреть городского судью, потому что эта скотина еще и жалобу на меня подала. Сучья натура.
— Неприятно, но логично, — заметил я.
— Это верно... — Гай покосился на меня и с улыбкой добавил. — А ты вот, как я погляжу, живешь неплохо!
— Да, — не стал я отнекиваться.
— Рад за тебя, — сказал Гай, и я почему-то ничуть не сомневался, что его слова абсолютно искренние. — Чего пришел? Вряд ли по местной работе стосковался.
— Это точно, — заулыбался я.
— А я вот не поверишь — стосковался. Сейчас на твоем месте такой дурачина безрукий работает — аж плакать хочется. Каждое утро вспоминаю, как ты в свое время полы в пыточной натирал — ни пятнышка! Хоть воду пей с него...
— Да знаешь, вообще-то я к тебе по одному делу пришел...
— Даня, ты что ли? — беспардонно вклинился в наш разговор проходивший мимо караульный — большой усатый дядька, который запомнился мне добрым нравом и дикой удачей в кости.
— Точно, это я.
— Ох ты ж божья хрень!.. — выдохнул тот. — А где ты сейчас вообще?
— Рикард, иди себе куда шел! — прервал его Гай. И, повернувшись ко мне, предложил: — Пойдем ко мне? А то ведь сейчас поговорить спокойно не дадут.
Я согласился, хотя сидеть в пыточной было удовольствием своеобразным.
Однако Гай привел меня не туда. А в свою каморку, куда в мою бытность здесь не приглашал ни разу.
Это была маленькая комната с большим решетчатым окном и столом, заваленным множеством всяких бумаг.
— Выпить хочешь? — спросил Гай, по-хозяйски располагаясь в кресле.
При упоминании о выпивке у меня жалобно содрогнулся желудок.
— Нет, я только от попойки проветрился.
— Ну, как знаешь.
Он налил себе в кружку из кувшина какой-то пахучей жидкости, сделал несколько глотков и поморщился.
— Так что за дело? — спросил он у меня.
— Кошки на площади, — коротко ответил я. — За что их так?
Гай сразу как-то скис. Покрутив кружку в руках, поставил ее на стол прямо поверх бумаг.
— А, вот ты о чем, — проговорил он. — Да, неприятное дело...
— Да как-то с ними совсем уж не по-людски. Видеть больно, как девчонки угасают. Молодые, красивые... Вот я и хотел узнать, что же они такое натворили?
Мастер вздохнул.
— Справедливому суду, Даниил, одинаково подлежат и уроды, и красивые. Я вот три дня назад торговку одну казнил. Кровь с молоком, грудь, бедра гладкие, коса под коленку — такую бы под себя положить и радоваться. А в обвинение посмотрел — а красота эта, оказывается, мужа отравила, а потом и пасынка трехгодовалого голодным свиньям в загон бросила. Вот тебе и на.
— А с кошками-то что?
— А с кошками... С ними все сложнее.
Гай пошелестел бумажками на столе, выкапывая из кучи нужную.
— Ну вот, гляди. Обвиняют их в убийстве одного из жрецов благодатной
