Это еретическое спекулятивное выступление Кристины было, если разбираться до конца, мучительным признанием в любви; изобретая эту неслыханную точку зрения на христианство как на апокалипсическую секту, чьи требования страдания и непорочности до сих пор остаются в силе, несмотря на то что ее величайшее пророчество так и не сбылось, Кристина не собиралась выстраивать новую теорию — цель ее была гораздо более скромной: обратить к себе глаза, сердце и плотское желание Аурелио. Быть может, девушка избрала для этого не самый удачный способ, однако в тот момент иного она не имела.
22
Лирей, 1347 год
Жоффруа де Шарни не хотел прибегать к услугам художника, пока не продумает свое творение вплоть до последних деталей. Художник должен был стать простым исполнителем его замысла. Поэтому герцог стремился не допустить, чтобы на его план повлияла сложившаяся точка зрения мастера — кем бы он ни был. Жоффруа де Шарни нуждался не в произведении искусства, а в святыне, вот почему ему было важно обойтись без высокомерных суждений художника. Герцогу нужна была для работы только лишь его рука. Он все еще не решил, каким из трех купленных в Венеции полотнищ следует воспользоваться и как будет выглядеть Христос на его плащанице. Последний вопрос был отнюдь не последним по значимости — ведь внешность Спасителя являлась поводом для напряженных споров. Каков был истинный облик Назаретянина? Его изображения в разные эпохи различались коренным образом. Самые ранние из них были найдены в катакомбах. В крипте на кладбище Святого Каликста обнаружились фрески очень грубой работы, написанные явно в эллинистическом стиле. В ту пору преобладали изображения Христа, представлявшие собой фигуру Доброго пастыря: дородный, безбородый, коротко стриженный мужчина с овцой на плечах. Жоффруа де Шарни испытывал сильные сомнения по поводу правдивости этого облика, поскольку было не сложно установить, что эта фигура без всяких изменений повторяет «Юношу с ягненком» — греческого «Moscoforo», созданного в 570 году до Рождества Христова. По мнению герцога, это было не портретом Христа, а некоей метафорой — известно ведь, что первые христиане в какой-то степени подчинялись запрету иконопоклонничества. Эту гипотезу подтверждала большая часть икон в катакомбах: голубка была душой, павлин — вечностью, виноградная лоза или колос подразумевали евхаристию. Иисус тоже заменялся символической фигурой рыбы: в греческом языке слово ikhthys, означающее «рыба», состоит из начальных букв именования Спасителя: Iesus Khristos Then Yos Soter — Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель. Жоффруа де Шарни посчитал, что изображение безбородого Иисуса, созданное первыми христианами, обладает качествами не портрета, но символа. И все-таки герцог не хотел оставлять ни одной детали на волю случая; ему требовался такой облик Христа, который будет не только правдивым, но также и правдоподобным. С другой стороны, Жоффруа де Шарни не обнаружил в Евангелиях никаких точных указаний на внешность Сына Божьего. В древнехристианской живописи встречаются различные изображения Иисуса и Богоматери, однако в ту эпоху уже не существовало достоверных устных преданий, дошедших от людей, видевших Христа, в Евангелиях подобных описаний не было в соблюдение Моисеева закона, запрещавшего создавать портреты, поэтому на протяжении II и III веков за основу брались произведения классического греческого и римского искусства. В катакомбах Святого Каликста и Присциллы Иисус Христос представлен в облике Учителя, наподобие древних философов Греции. Богородица изображена как Мать, на руках у которой сидит Ребенок. Видимо, эти рисунки вдохновили художников Византии, где была создана Theotokos,[20]впоследствии взятая на вооружение и римской иконографией. Герцог изучил все манускрипты, к которым только мог обратиться, чтобы восстановить подлинный облик Иисуса Христа. И столкнулся с загадочным обстоятельством — с появлением черных Иисусов в разных местах Европы; в Марсате и Рокамадуре, в Альтоттинге и Кельне, в Глэстонбери и Вальсингаме, в Лорето и Неаполе, в Монтсеррате и Солсоне, в Мадриде и Эстремадуре были найдены многочисленные фигурки черных Спасителей. По поводу этих скульптур высказывалось немало гипотез: например, что в эпоху Иисуса Христа в Палестине перемешались египтяне, эфиопы и вавилоняне — все в той или иной степени выходцы из сердца Африки. Если принять это предположение, то ничего удивительного, что Христос был чернокожим. К этому обстоятельству прибавились не менее странные находки черных Мадонн, рассыпанных по берегам Средиземного моря. Следуя этой логике, если предки Марии были родом откуда-то из Африки, вполне можно было предположить, что и сам Иисус был негром. Однако Жоффруа де Шарни знал, что все эти спекуляции порождены любителями загадок, которые сгущают сумрак там, где должен сиять свет. Черные Иисусы и Мадонны объясняются очень просто: в те времена, когда их создавали, человеческое тело писали красками, замешанными на масле, тогда как одежду раскрашивали яичной темперой. И нередко случалось так, что примитивные масляные составы, взаимодействуя со светом и с воздухом, постепенно становились абсолютно черными: происходило окисление. Самое примечательное в том, что одежда, писанная темперой, сохраняла свой цвет в неизменности. Гипотеза об африканском происхождении Христа себя не оправдывает — ведь в чертах лица этих черных фигурок нет признаков, свойственных негритянской расе. В общем, герцог в своих замыслах решил полностью отказаться от такой возможности — не только из-за неправдоподобия, но и потому, что церковь никогда бы не признала плащаницу с таким изображением: было однозначно установлено, что негры — как и животные — лишены души.
Жоффруа де Шарни выяснил, что впоследствии самым распространенным обликом Иисуса стал византийский Христос-Раntokrator;[21]пожалуй, самое древнее такое изображение — это фреска в церкви Святой Каталины, в Синае. Новый канон иконописи подстраивался — в аллегорической форме и в соответствии с нормами hermeneia.[22]В данном случае имеется в виду жанр пояснений к библейским текстам.) — к структуре храма: так, Христос-Вседержитель, воплощение Величия, благословляющий прихожан воздетыми большим и указательными перстами, должен находиться в куполе; Tetramorfos, то есть четверо евангелистов — в парусах свода, Богоматерь — в абсиде и, наконец, святые и эпизоды из Евангелий — на стенах нефов. Этот Христос сильно отличался от Христа палеохристианского: он обладал густой бородой (на некоторых фресках раздвоенной), суровым выражением верховного повелителя всего сущего, от него исходило сияние, достойное книги в его руках, на обложке которой стояла надпись: «EGO SUM LUX MUNDI». Голова его была увенчана крестоносным нимбом, по бокам изображались первая и последняя буквы греческого алфавита — альфа и омега. Ноги покоились на полукруглом возвышении, символизировавшем весь мир. Это изображение, несомненно, являлось самым распространенным и производило на Жоффруа де Шарни живейшее впечатление. И более того, герцог хранил у себя несколько предметов с изображением Христа — творца всего сущего, он был их неутомимым собирателем. У него имелось немалое количество византийских монет чеканки VII–X веков, и на всех был запечатлен Пантократор. Больше всего герцог гордился монетами 692 и 695 годов, относившимися к эпохе Юстиниана Второго. Все они были золотые, но подразделялись на две категории: одни носили название tremissis, другие именовались solidus. Один solidus весил в три раза больше, чем один tremissis. Несмотря на то, что монеты меньшего достоинства были украшены великолепными миниатюрами, солиды — в прямом соответствии с названием — смотрелись так, что внушали уважение. Фигура Иисуса выглядела такой живой и реальной, что, казалось, она вот-вот оторвется от плоской металлической поверхности. Жоффруа де Шарни против своей воли вздрагивал всякий раз, когда рассматривал эти монеты, поскольку они являли собой идеальный синтез двух его главнейших страстей: религии и денег. Для его дочери, Кристины, эти монеты, напротив, служили самым веским доказательством коррупции, до которой докатилась церковь; она отказывалась понимать, как можно дойти до объединения смиренной фигуры Христа с красноречивейшим воплощением того, что он ниспровергал в своих проповедях. Герцог всегда думал, что эти монеты переменили его судьбу; поглаживая блестящий металл в надежде, что монеты озарят своим сиянием его новое предприятие, Жоффруа де Шарни даже не подозревал, что этим солидам суждено воплотиться в его плащанице.
